Меган Харт - Грязная любовь

– Конечно, не мог же оставить тебя одну. Я волновался. Давай поднимайся. Я все сделаю.

Он включил воду – температура была та, что надо: не слишком горячая, но и не холодная. Я поднялась, как древняя старуха, уцепившись за край раковины. Комната закружилась. Я закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы предотвратить очередные спазмы желудка. Скрючившись, я прошаркала по плиткам к душу. Дэн помог мне зайти в кабинку.

Оказавшись внутри, я снова опустилась на четвереньки, позволяя струям воды барабанить по спине. Положила руки на пол и прижалась к ладоням лбом. Это была моя любимая поза, почти эмбриональная, – так вода окружала меня повсюду, пока я набиралась сил. При желании я могла бы лечь на спину, слегка согнув ноги, – размеры душевой кабинки, которая после ремонта стала больше, это позволяли. Горячая вода отгородила меня от остального мира, а если включить воображение, то можно было представить себе, что примерно так я и чувствовала себя в материнской утробе.

Может быть, я просидела так дольше – до такой степени была измучена, – но шелест шторки объявил о присутствии Дэна. Он присел рядом со мной. Я даже не пошевелилась, чтобы освободить ему место.

– Элли, с тобой все в порядке?

– Все хорошо.

– Глядя на тебя, так не скажешь.

Я повернула лицо, подставляя его струям воды.

– У меня вчера умер отец, Дэн, а я только что с похмелья. Как, ты сам думаешь, я себя чувствую?

Он потер мне спину.

– Ясно. Понял. Задай дурацкий вопрос и получишь…

– Именно. – У меня не было сил, чтобы вступать в разговор.

Налив гель для душа на губку, он принялся мыть мне спину. Мне сразу стало легче. После этого он открыл другой флакон и начал втирать шампунь мне в волосы. В сочетании с тугими струями воды это походило на сеанс СПА.

К тому моменту, когда вода стала холоднее, я обмякла, как тряпичная кукла. Дэн помог мне выйти из кабинки и обтер меня с такой нежной заботой, что я чуть снова не принялась всхлипывать. Но не стала плакать, хотя мне и хотелось.

Дэн накинул на меня халат и укутал в него, высушил волосы, отнес в спальню и лег вместе со мной на свежие простыни, от которых исходил приятный запах. Как только голова коснулась подушки, мои глаза закрылись. Еще несколько секунд я слышала дыхание Дэна, а затем провалилась в сон.

Сначала, конечно, должны были состояться похороны, а затем поминки в доме. Прекрасный случай для моей склонной к драматическим эффектам матери во всеуслышание заявить о своем горе, явить его друзьям и родственникам. Но я ей не сочувствую. Она никогда не была хорошей матерью или женой, у меня с ней свои счеты, однако тем, что решила остаться с отцом, можно сказать, заслужила свой великомученический венец.

Учитывая содержание алкоголя в теле моего отца, с похоронами, в общем-то, можно было не торопиться, но мать не стала с ними тянуть. И я не виню ее за желание как можно скорее зарыть его в землю. Я понимала причину этой поспешности: как только она полностью избавится от чего-то неприятного, можно будет переключиться на что-нибудь другое. Я сама научилась этому у нее.

– Когда ты приедешь домой? – Ее голос был подобен удару ножа, хотя мы разговаривали по телефону.

– Я же сказала, мама: завтра утром.

– С тем мужчиной?

Я вздохнула. Кухню заливал солнечный свет, цветом напоминавший сливочное масло. Я проследила кончиком карандаша лежащий на столе луч.

– Пока не знаю. Может быть.

Она молчала целых тридцать секунд.

– Не жди, что я разрешу ему спать с тобой в твоей комнате. Не позволю превратить мой дом в бордель.

– Сказала ведь: я не останусь ночевать.

Я услышала, как щелкнула зажигалка и как она затянулась сигаретой. Представила, как дым заполняет ее легкие, как она задерживает дыхание, а затем выпускает дым из носа двумя облачками. Она что-то отхлебнула, возможно кофе, а я закрыла глаза, почувствовав невероятное сожаление, что человек, которого я так хорошо знала, постоянно причиняет мне столько горя.

– Похороны в десять часов. После этого все провожающие придут к нам. К тому времени, когда все разойдутся, станет темно, а ты будешь пьяна.

– Тогда хорошо, если у мня будет преданный шофер, верно? – Я старалась пропустить ее укол мимо ушей, но не почувствовать его было невозможно. Моя мать умела всадить занозу в больное место.

– Так твой друг не пьет? – Слово «друг», которое она выделила интонацией, прозвучало оскорбительно, но в этот раз я не пожелала быть задетой.

– Он пьет. Но мы отлично со всем справимся, мама.

Она фыркнула, и я услышала стук ее длинных ногтей по какой-то твердой поверхности. Это чашка для кофе, на которой изображен Эндрю. Ее любимая.

– Ты мне понадобишься, – после паузы заявила она с льстивыми нотками. – Мне нужно, чтобы ты пошла со мной в воскресенье на мессу.

– Я не хожу на мессы, и ты это знаешь.

– Они не прогонят тебя, Элспет, – резко сказала она. – Облегчишь душу, замолишь грешки. Глядишь – легче станет.

Я сильнее сжала трубку пальцами.

– Я не собираюсь замаливать чужие грешки.

Она засмеялась. В детстве я думала, что ее смех похож на звон колокольчиков на ветру. Я воображала ее сказочной королевой, совершенной и прекрасной, свято веря в ее безграничную любовь. Ее смех не изменился. Изменилось мое восприятие. Теперь он ассоциировался у меня со ржавой, заедающей калиткой, чьи петли норовят зацепиться за одежду и порвать ее, когда вы пытаетесь сквозь нее протиснуться.

– Приеду завтра утром, – сказала я. – Встречусь с тобой у церкви.

– По крайней мере я уверена, что у тебя найдется черное платье, – не преминула она снова меня уколоть. – И бога ради – подкрасься, хотя бы немного. А еще обещай, что не заставишь меня за тебя краснеть.

– Не больше, чем ты заставишь сама себя, – не осталась я в долгу, чувствуя удовлетворение и одновременно испытывая вину, услышав ее сопение.

Она повесила трубку, даже не попрощавшись. Да ладно, мне не привыкать. Тем более что мне нужно было сделать еще один звонок, которого я страшилась чуть меньше, чем звонка матери. Я набрала знакомый номер, но была переадресована на голосовую почту Чада.

Его жизнерадостное приветствие вызвало у меня улыбку. «Так, это Чад. Хватит уже завидовать, что вы не я. Давайте ваше сообщение».

Раздался гудок, и я начала:

– Чадди, это Элли. Папа умер. Похороны в субботу, завтра. Будет бдение у гроба. Мне кажется, тебе стоит приехать домой.

Говорить с аппаратом оказалось значительно легче, чем если бы мне пришлось сообщить брату об этом лично. О смерти отца я сказала спокойно, не испытывая почти никакого волнения, как если бы сообщала ему о смерти домашнего питомца или вообще незнакомца.

– Она захочет, чтобы я поехала с ней на кладбище. Думаю, мне придется это сделать. Ты бы мне очень там пригодился, братишка. – Горло у меня сжалось, и мне понадобилось сделать несколько глотков, чтобы продолжить говорить. – Она также хочет, чтобы я приехала домой. И я… я поеду. Думаю, мне надо поехать, обязательно надо. Ты бы не помешал мне и там. Я знаю – ты не хочешь приезжать домой, Чад, но это твой последний шанс с ним попрощаться. Может быть, тебе это тоже поможет.