Ольга Сакредова - Тариф на любовь

— Похоже, — недовольно согласился Иван Макарович. Он не мог решить, стоит ли пускать такого гостя в дом или пусть идет своей дорогой.

— Это кто? Иван пришел? — раздался из кухни голос Евдокии Тихоновны. — Пусть заходит. Я хочу посмотреть на него.

Пьяный блеск в глазах гостя сменился стыдом, смешанным с затравленностью. Он как будто просил защиты у хозяина, но тот не глядел на Ивана, окликнул внучку и негостеприимно отошел в сторону, махнув рукой по направлению к комнатам.

Ваня потоптался на месте, потом взял какую-то конструкцию, прислоненную к стене, и внес ее в коридор.

— Что это? — Катины глазки увеличились от любопытства.

— Это тебе. — Иван сел на корточки, взял девочку за руку. — Что ты хотела больше всего, помнишь?

Катя просительно посмотрела на деда, внимательно следящего за Иваном. Странное поведение Ивана Макаровича настораживало девочку.

— Не помню.

— Ну как же? — уговаривал Иван. — Помнишь, ты и… Настя приходили кушать раков и она просила тебя загадать желание. Что ты загадала?

— Это слишком дорогая вещь для подарка, — вмешался более догадливый дед. — Зря вы его купили, мы не можем принять.

— Велосипед?! — неожиданно вспомнила Катя.

Иван наклонил голову в знак согласия и потер пальцами закрытые глаза.

— Я хотел как лучше, — обратился он к Ивану Макаровичу и улыбнулся, махнув рукой. — Все нормально.

— Да, у вас всегда все нормально, — осуждающе произнес хозяин. — Показаться ребенку в таком виде…

— Ваня, а у Аси будет…

— Катерина!!! — испуганно крикнула Евдокия Тихоновна и выбежала в коридор. — Иди в комнату. Сейчас же!

Увидев Ивана, она ахнула, но быстро взяла себя в руки, и лицо снова приобрело серьезное выражение.

— На Деда Мороза ты не очень похож.

— Я… — Иван прятал глаза от печального осуждения женщины. — Я хотел как лучше. Катерина мечтала, и я подумал… Если вам не подходит, я… я заберу. Все нормально.

— Вот-вот, — продолжала наступать Евдокия Тихоновна. — У вас все нормально: захочу — дам, захочу — заберу… О других думать некогда — только о себе.

— Извините.

— Идем на кухню, — приказала Евдокия Тихоновна. — Послушать тебя хочу.

Иван побрел за хозяйкой, сел за стол на указанный стул и уставился в окно. Как долго он собирался прийти сюда. Нет, хотел подняться этажом выше, хоть разочек взглянуть на Настеньку. Смелости не хватило. Или нахальства. Он не смел взглянуть на нее после того, что она знала о нем и его прошлом. Он пытался утопить свою боль на дне бутылки — тщетно. Она постоянно стояла перед глазами, печальная, с неподвижным взглядом. А по ночам ему не давали уснуть воспоминания об их близости. Он метался по кровати в поисках любимой. Как ему не хватало ее тепла, ее смеха и тихих признаний; ее ласки и объятий, ее губ и просьб; ее больших глаз цвета апреля, серьезно смотрящих прямо в душу. У него не было ничего, он был нищим без Настеньки. Нищим и пустым.

— Где ты теперь? — спросила Евдокия Тихоновна, ставя противень с печеньем в духовку.

— Я продал квартиру.

— Знаю. Успела познакомиться с новыми жильцами. Район не понравился, что ли?

— Я не понравился району, — пошутил Иван и отвел глаза под пристальным взором пожилой женщины. — Ездил к старикам домой. Сейчас обитаю у приятеля.

Евдокия Тихоновна подумала, что «старики» скорее всего обжили ближайшую забегаловку, так же как и нынешний приятель, но мудро удержалась от высказывания этой догадки.

— А работа как же?

— Взял отпуск за свой счет.

— И пропиваешь квартиру, — все-таки не удержалась от укора она.

— У меня строгий банкир — жена начальника, — слабо улыбнулся Иван, а у Евдокии Тихоновны душа болела от его мучительно-тоскливых глаз.

У нее сердце замирало, когда он такими глазами провожал Катерину, уходящую с дедом в комнату, и сейчас переворачивалась душа от безысходности, сквозившей в каждой черте неопрятного, заросшего лица. Если б он был ее сыном, она натягала бы его за уши и заставила бы на коленях вымаливать прощение у бедной девушки. Но кто она такая? Простая соседка-пенсионерка, встретившая двух молодых людей, которые по-доброму отнеслись к ее внучке. Оба заботились о чужой девочке и не сумели решить собственную судьбу. Если бы Ася хотела вернуть Ивана, она бы помогла — пристыдила бы блудного сына, заставила бы вспомнить о мужской чести, но девушка словом не обмолвилась о нем, ни разу не упомянула, только защищала, когда Евдокия Тихоновна ругала его по-своему. Да и неизвестно, какой из него получится муж.

— Сколько же она успела у тебя отобрать?

— Не считал, не знаю. А что деньги! Мусор. Деньги — это… — Он осекся и посмотрел в окно. — Они мне жизнь поломали. — Тряхнул головой и улыбнулся. — Все нормально.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Мне все равно.

— Так не бывает, — твердо заявила Евдокия Тихоновна и отвернулась к духовке проверить печенье.

Вынула противень и начала перекладывать сладости в тарелку.

— Ты ел сегодня что-нибудь?

— Наверное… не помню.

— А что ты помнишь?

Иван молчал. Его воспоминания не передашь словами.

— Евдокия Тихоновна…

— Подожди. Сейчас я закончу с печеньем, потом поговорим.

— Все нормально.

— Нормально, нормально, — бурчала женщина. — Нормально, когда человек нормальный, и семья у него нормальная, и работа. Нормально, когда он с уважением относится к людям и когда его уважают, если есть за что. А у тебя, Ваня, все ненормально. Все. Ведь и институт закончил — грамотный, и работа хорошая, и семья была. Ну, не получилось в первый раз, так что, конец света настал? Можно вести себя как вздумается? И портить жизнь другим?

Иван вмиг отбросил хмельное легкомыслие и насторожился:

— Откуда вы знаете про семью?

Проговорилась. Вот уж действительно: бабий язык длинен, да ум короток.

Евдокия Тихоновна поставила тарелку с печеньем на стол, спрятала противень, начала разогревать остывший ужин и села за стол. Пришлось признаться:

— Ася заходит к нам теперь каждый день. Она и рассказала все, как ты с ней поступил.

Ванин взгляд дико метнулся к двери, словно там уже стояла Настя и смотрела на него своим невидящим взглядом.

— Она может, — прошептал он.

— Не переживай! — возмутилась женщина. — Она не из тех, кто поносит людей, даже если они заслуживают. Наоборот, она защищает тебя. — Евдокия Тихоновна протяжно вздохнула. — Обидел ты ее, Ваня. Очень обидел. Девочка из-за тебя такое испытала! И за что? За свою доверчивость.

— Она… — Ваня сглотнул, заостренный кадык подпрыгнул вверх по горлу и опустился. — Она ненавидит меня. Она имеет право говорить обо мне все, что угодно. И все это — правда.

— Она молчит. — Евдокия Тихоновна с жалостью смотрела на Ивана. — Ася и мне не позволяет слова плохого сказать о тебе. И сама не говорит ничего.