Кейт Хэнфорд - Никогда не поздно

Во времена ее юности самым страшным, что могло произойти с девушкой, была женитьба ее разведенного отца на молоденькой женщине. Сексуальная, хорошенькая мачеха – вот чего боялись все девушки. Конкуренция! Унижение! Сознание того, что папа хочет спать с кем-то – таким же, как ты. А Кейси испытывала ужас при мысли о том, что ее предполагаемая мачеха не соответствует стандартам, на которых она воспитывалась, стандартам, которые она почитала, так же как Фэй некогда почитала понятия верности и чести. Что-то было неправильно. В чем-то следовало попытаться разобраться вместе с Кейси. Она чувствовала себя виноватой, потому что поддалась другим эмоциям. Дочь отошла на второй план.

– Мадам, – сказал шофер, – мы приехали.

Фэй нарочно старалась не смотреть в зеркало, пока Энджи убирала ее волосы под тугую сетку – в такие моменты ничего хорошего в нем не увидишь. Парик волшебным образом преобразился и теперь в точности соответствовал естественному цвету ее волос – золотисто-каштановому с рыжинкой. Умелые пальцы Энджи проделали несколько завершающих движений, вслед за чем она с гордостью заявила:

– Фэй, по-моему, получилось отлично!

И она была права, Фэй с восхищением смотрела в зеркало и видела не себя, а роковую женщину, обольстительную куртизанку. А если к этому прибавится труд профессионального гримера, результат получится ошеломляющим.

Энджи включила ветродуй. Сцену будут снимать на натуре у берегов острова Каталина, а ветры там бывают довольно сильные. Волосы красиво колыхались, когда машина работала на средних оборотах, и развевались при высоких, но и в том, и в другом случае они выглядели естественно и роскошно. С той стороны, где сидели Кэт и Тара, раздались аплодисменты.

Сегодня они снимали первые сцены в павильоне «Сенчури Сити». Разумеется, первые не хронологически, а по графику съемок. Действие происходило в доме Тома Мадигана в Джорджтауне, где все неблагополучное семейство собиралось на Рождество. Лицо Кэтрин, как всегда, поражало совершенством, которое давно стало чем-то вроде ее товарного знака, но при взгляде на Тару у Фэй перехватило дыхание.

Гример оживил ее щеки теплым тоном и румянцем, подчеркивая невинность юной Рози, и лицо девушки казалось еще более прелестным, чем всегда. Ее светлые, серебристые волосы слегка подкрасили, Энджи собрала их во французский пучок, и Тара превратилась в выросшую в роскоши дочь американского миллионера.

Рэй распорядился не пускать на съемочную площадку никого из посторонних, но, несмотря на это, Тара пребывала в своем обычном состоянии – состоянии ужаса. Фэй знала, что никакими усилиями не удастся заставить ее расслабиться, пока она не окажется перед камерой и не растворится в роли.

Она подошла к Таре и заговорила с ней:

– Я привезла тебе подарок из Сан-Франциско. Только не подумала, что у тебя теперь другой цвет волос. – Она достала сверток из сумки и положила Таре на колени. Девушка подняла на нее широко раскрытые глаза и недоверчиво спросила:

– Это мне?

– Да, тебе – такой, какой ты была с прежними волосами.

Тара развернула сверток и вскрикнула от удовольствия при виде алого с черным китайского шелкового халата. Она восхищенно его разглядывала, пока не поняла, что имела в виду Фэй: алый цвет совсем не шел к новому оттенку ее волос. Она коротко рассмеялась и отрывисто проговорила:

– Если бы я поменьше вас знала, то могла бы подумать, что вы нарочно старались, чтобы я выглядела как можно хуже.

– Фэй никогда бы не сделала ничего подобного, – строго одернула ее Кэтрин.

– Господи, Кэт, я сама знаю. – Тара с натянутой улыбкой поблагодарила Фэй. – Я буду его носить, когда все это кончится, и я стану похожа сама на себя.

Фэй взяла ее за руку и сжала хрупкие пальцы, жалея, что не может их согреть. Но руки Тары тоже стали другими. Обкусанные ногти были скрыты под овальными, розовыми, тщательно отполированными искусственными ногтями.

После того как Энджи сняла с нее парик и восстановила примятую прическу, Фэй, которая сегодня не участвовала в съемках, направилась в агентство, принадлежавшее бывшему мужу. Она обещала себе никогда больше не оставаться с ним наедине. Когда несколько часов назад она ему позвонила, он был явно удивлен и доволен, но, как всегда, сразу уточнил цену.

– Только тебе придется зайти ко мне в кабинет. Мне некогда выходить, поэтому ленч мне принесут туда.

Войдя в приемную «Карузо Криэйтив», она сразу ощутила знакомую атмосферу, которая всегда чем-то напоминала ей атмосферу фешенебельного крематория: толстый ковер, в котором тонул звук шагов, приглушенные голоса секретарш, темно-фиолетовые стены, неяркий рассеянный свет – все словно намекало о недавно свершенном таинстве. Но Кэл очень гордился этой обстановкой и заплатил дизайнеру целое состояние.

На месте Стейси, которая обычно отвечала на звонки и принимала посетителей, теперь сидела другая девушка. Служащие женского пола в агентстве Кэла всегда были похожи на манекенщиц высокого класса, и эта не была исключением. Когда она здоровалась с Фэй, на ее красивом лице не отразилось никаких чувств.

– У меня назначена встреча с мистером Карузо, – сказала Фэй.

Девушка взглянула в свой блокнот и кивнула.

– Вы миссис Карузо. Он вас ждет. Меня зовут Джорджия.

– Очень приятно. Но я не миссис Карузо. Я Фэй Макбейн.

– Ах, а я думала… Извините. – Она очаровательной гримаской выразила смущение. – Сейчас я попрошу кого-нибудь проводить вас в его кабинет.

– Я знаю дорогу, – ответила Фэй. Она испытывала странное чувство ложной памяти, столкнувшись с женщиной, которая, весьма вероятно, была нынешней любовницей ее мужа. Все, как всегда, за тем исключением, что теперь Кэл Карузо уже не ее муж, и ей не должно быть никакого дела до того, с кем он спит.

Когда она вошла в кабинет, Кэл сидел за письменным столом из титана и разговаривал по телефону. Он жестом попросил ее сесть и подождать, дав понять, что вот-вот освободится, и продолжал разговор:

– Берни, мне это совсем не нравится, давай поговорим в другой раз – когда ты сможешь чем-нибудь меня порадовать.

Фэй огляделась по сторонам. В кабинете все осталось по-прежнему – подчеркнуто мужественный стиль, огромные абстрактные картины на стенах, и все баснословно дорогое. Вон та статуэтка лошади, как случайно узнала Фэй, – китайская бронза эпохи Тан. Только на столе Кэла уже не стояла ее фотография в овальной рамке как подтверждение его семейного благополучия. Теперь почетное место занимала Кейси. Это был новый снимок, которого Фэй никогда не видела. Кейси сидела в своем офисе, положив ноги на письменный стол, с телефонной трубкой, прижатой к уху, и всепонимающей улыбкой на лице. Это был портрет акуленка, который знает, что недалек тот день, когда он будет плавать в большом море вместе со взрослыми акулами.