Алана Инош - Ты

— Ёжик у меня уже был, — говоришь ты, пропуская сквозь пальцы мои мокрые волосы. — Хочу попробовать что-нибудь другое. Лёнь, ну, побрей меня, а?

— Что-то не нравится мне эта идея, — признаюсь я. — Как-то я не очень представляю тебя с лысой головой...

Твои пальцы щекочут мою шею сзади — до мурашек по лопаткам.

— А вот увидишь — и сразу представишь, — смеёшься ты.

— Н-нет, — отказываюсь я. — Утён, прости, но не могу... Серьёзно говорю, рука не поднимется такое сделать.

Идея мне действительно не нравится. Я люблю ерошить твои короткие волосы — особенно, когда они только что вымыты и ещё пахнут шампунем, и гладить вместо них лысый череп мне как-то не улыбается. Ты будешь похожа на больную раком или зэка... как мне кажется.

— Ну, тогда мне придётся идти в парикмахерскую, просить и унижаться, — улыбаешься ты, опираясь на меня всем своим весом, да так, что старое кресло жалобно и возмущённо стонет.

— Да там тебя не станут так стричь, — говорю я, действительно надеясь на такой исход и слегка приободрившись от этого.

— Откажут в одном салоне — сделают в другом, — не унываешь ты. Кажется, ты подсмеиваешься надо мной: в твоём голосе звучит ироничная нотка.

— Но ты же не собираешься таскаться по всем парикмахерским города! И не наваливайся так — кресло сломаешь, — бурчу я.

— Надулась, как мышь на крупу, — усмехаешься ты. — Всё равно побреюсь. Давно хотела попробовать.

— Сделаешь это — в постели на меня можешь не рассчитывать, — заявляю я сердито.

— Ну... — Вздохнув, ты разводишь руками — всё с той же усмешечкой. — Коли так, то я месяцок потерплю без секса. Пока не отрастут.

Это звучит неожиданно и обидно: меня променяли на лысину!.. И вместе с тем мне кажется, что всё это — несерьёзно, и я не верю в окончательность и бесповоротность твоего решения. А ты, как ни в чём не бывало чмокнув меня в шею, уходишь к себе в студию. В дверях оборачиваешься:

— Птенчик, покушать что-нибудь всё-таки сделай, ладно?

— На ночь есть вредно, — ворчу я.

Но через пять минут уже жарю порезанное кусочками куриное филе и варю рис, крошу лук и тру на тёрке морковку. Если тебе откажут в одном салоне, ты пойдёшь искать другой? А потом, возможно, третий? И четвёртый? Представив себе, как ты бродишь по улицам со своей тростью, я вздыхаю. Мне не по себе от мысли, что я заставляю тебя, слепую, идти одну и искать парикмахерскую. Может, сцепив зубы и скрепя сердце, всё-таки выполнить твою причуду? Лишь бы ты не переходила лишний раз оживлённую улицу... Да, я до сих пор почему-то никак не могу перестать тревожиться за тебя.

Образовавшийся в сковородке куриный бульон пенится под прозрачной крышкой. Я заливаю мясо сливками и всыпаю в него лук и морковку. Чуть позже добавляю туда же готовый рис, перемешиваю и, подумав, украшаю это всё зелёным горошком. Готовится это простое и сытное блюдо всего за полчаса. Хоть на ночь есть и вредно, но вместе с тобой я уминаю целую тарелку.

— Вкусно, Лёнь, — говоришь ты ласково. — Ты — мой птенчик.

И всё. Больше мне ничего не надо, чтобы ощутить себя самой счастливой на свете.

— А ты — обжора, — смеюсь я.

Съесть ты можешь много, но это никак не сказывается на твоей фигуре.

Завтра у меня выходной, и я позволяю себе допоздна засидеться за писаниной, одновременно лазая по сети и слушая в наушниках любимую музыку. Но один наушник на всякий случай чуть сдвинут с уха — чтобы я могла услышать тебя.

Приглушённая музыка стихает, ты идёшь в ванную. Я дописываю последние строчки, ставлю точку и выключаю компьютер. Остаток моего времени до отхода ко сну принадлежит тебе одной.

Весь следующий день ты проводишь дома за работой над заказом, и я почти забываю о твоём намерении. Я уже почти уверена, что всё это было в шутку. У меня хорошо идёт очередная глава, и я увлечённо стучу по клавишам, когда ты прижимаешься губами к моему уху:

— Лёнь, у меня сегодня выступление. Хочешь пойти?

Честно говоря, мне хочется дописать главу: редкое сочетание вдохновения и свободного времени просто грех упускать. Воистину, закон подлости: как времени нет — так Муза тут как тут, нашёптывает и соблазняет, а стоит ему появиться — хоть бы словечком одарила, крылатая профурсетка.

— Ммм... Утён, ко мне Муза прилетела.

— Понятно, — усмехаешься ты. — Муза — это святое. Ладно... Сама понимаешь, буду поздно. Не переживай.

Ни слова упрёка — только ласковый поцелуй. От стыда у меня опускаются руки, но Муза — ревнивая, капризная и злопамятная барышня, и если её благосклонностью пренебречь, она может и отомстить. Обидится — потом её не дождёшься и не дозовёшься.

Сделав на сегодня свой выбор, я остаюсь наедине с торжествующей Музой. Ты уходишь, растворившись в тёплом летнем вечере, а она остаётся со мной, поднимая меня на вершины литературного экстаза. Творческий запой — штука, которая бывает порой похуже запоя алкогольного. Кто плавал — знает...

Песнь Музы изливается в мои жаждущие уши, а пальцы стучат по клавиатуре в унисон сердцу. На часах — половина первого ночи. Сейчас ты выступаешь нечасто, но когда такое случается, ты можешь прийти домой и в два часа. Поэтому я не беспокоюсь, а Муза владеет мной безраздельно.

Глава дописана, время — полтретьего. Муза притомилась и юркнула в постель — уже храпит, чертовка, а вот мне не до сна: тебя всё ещё нет... Червячок тревоги начинает шевелиться у меня внутри, а ноги теряют покой: траектория их движения — от окна к дверному глазку и обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Часы — тик-так, сердце — тук-тук.

Три часа, тебя нет. Гулкая тишина кухни, молчаливый погасший монитор компьютера, тёмный прямоугольник телеэкрана... Никто и ничто не может мне ответить, где тебя носит. Я набираю твой номер.

Гудки...

"Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети..."

Тревога голодным зверем грызёт мне сердце.

В четыре часа пополуночи усталость даёт о себе знать: давит на веки тёплыми шершавыми ладонями, вливает в тело густой склизкий кисель слабости. Каждое движение отзывается гулким эхом головокружения. Но — не спать, не спать... Не могу. Потому что тебя нет дома. И я не знаю, что с тобой и где ты.

Новый вызов и прежний ответ: "Аппарат абонента..." Господи, ну не могла же тебя так надолго задержать восторженная публика!

Пять утра, головная боль. Всё тело превращается в кисель, растекается по дивану. Ты ещё никогда так не пропадала, а если задерживалась где-то, всегда звонила и предупреждала. Что-то случилось... Что-то случилось.

Мертвенная, каменная обездвиженность.

Провал в гулкое Ничто. Усталость берёт верх и просто отключает меня прямо на месте, но телефонная трель выдёргивает меня в реальность. Сердце: бух-бух, с частотой швейной машинки, в ушах — трансформаторное гудение.