Алана Инош - Ты

— Ну-ка, девочки, наберите вишни... Для Лёни, пусть возьмёт домой. Это ей за помощь с вареньем. Ведёрко потом в любое время занесёшь.

Я начала было отказываться, но ты взяла в одну руку ведёрко, а в другую — мои пальцы и сказала:

— Пошли.

— Идите, идите, — сказала вслед Наталья Борисовна. — А я ополоснусь пока: жара сегодня, да ещё вишня эта... Мокрая я вся уже.

Пока твоя мама мылась, мы собирали ягоды и ели их прямо с веток, то и дело обмениваясь вишнёвыми поцелуями. Твой рот был весь в красном соке, и мой, конечно, тоже. Потом мы сидели под деревом и слушали ветер, а у наших ног стояло полное ведёрко. Твои пальцы вплелись в траву, и моя рука тихонько накрыла их. Моё колено коснулось твоего. На тебе были шорты, майка и вьетнамки, на мне — открытый сарафан и сабо. Ветер задрал мне подол, и я любовалась четырьмя голыми коленками рядом — твоими и моими.

— Ну что, девочки, уже набрали? — послышался голос твоей мамы. — Идёмте чай пить!

После чая ты проводила меня домой. Я несла довольно тяжёлое ведёрко, обвязанное сверху тряпицей (чтобы вишня не сыпалась через край), и ты взялась за дужку:

— Давай мне, я поднесу.

Ты — "джентльмен", в этом вы с сестрой были похожи. А мне вдруг отчаянно захотелось заплакать...

— А ты-то чего ревёшь? — удивилась ты, услышав моё шмыганье носом.

— Ян... Мне так хочется, чтобы мы были семьёй, — всхлипнула я. — По-настоящему...

Мы вышли из садов и шагали под нависающими клёнами по нагретому асфальту тротуара.

— Будем, птенчик, — сказала ты.

— Когда? — печально спросила я.

— Пока не знаю, родная, — ответила ты. — Но будем. Обязательно.

Твой ответ, краткий, твёрдый и спокойный, удивил меня и внушил надежду. Ты всегда держала своё слово. Но здесь всё было не так-то просто...

Домой я пришла в семь вечера, когда отец и мачеха уже вернулись с работы. Проведя весь день с тобой, я не сходила в магазин и не приготовила поесть, за что и схлопотала от дражайшей маман двадцатиминутную нотацию.

— Я не кухаркой работать в этот дом пришла, — пилила она меня. — Мы ведь договорились, что готовит тот, у кого есть время и возможность. У тебя сегодня выходной — почему бы тебе было не заняться? Где ты была весь день, кстати?

— У подруги на даче, — ответила я, ставя ведёрко на стол.

— А это что? — спросила Светлана.

Я сняла с ведра тряпку.

— Вишня. Угостили.

— Ну и зачем? — опять была недовольна мачеха. — У нас свою некуда девать, к чему ещё чужую брать? Куда вот её теперь? Да ещё столько много...

Я только пожала плечами. Светланину дачу, пленившую сердце отца, я своей не считала, и всё, что там росло, для меня было как зелёный виноград для лисицы из известной басни.

— Вон, встань у магазина, на улице, где садоводы торгуют, — сказала Светлана. — У кого своего сада нет — купят. — Взвесив в руке ведёрко и попробовав ягоду, она причмокнула и оценила: — Рублей четыреста запросить можно. А то и пятьсот.

— Вот свою и продавайте, — буркнула я в ответ. — А эту я сама съем.

Светлана хмыкнула.

— Она ж кислая. Съешь тарелку — и не захочешь больше... А остальное потом куда? Вот, то-то и оно. Кстати, что за подруга у тебя такая? Не разлей вода вы с ней прямо. Что ни выходной — ты всё к ней. Когда ты с парнями так гулять будешь? Взрослая ведь уже, о своей семье задуматься пора.

Она была бы не прочь, если б я вышла замуж и освободила свою комнату. Отец, не встревая в наш разговор, смотрел телевизор. На столике у дивана стояла пластиковая "полторашка" крепкого пива.

Вымыв себе большую тарелку вишни с горкой, я села за компьютер и открыла файл со своей писаниной — романом-двухтомником "Белые водоросли".

"Я распаковывала свои вещи, а Аида сидела на кровати, которая теперь должна была стать моей. Она следила за моими передвижениями с чуть приподнятым подбородком, чутко поворачивая голову следом за мной. Я не удержалась, присела рядом и обняла её.

— Что, настраиваешь локаторы? — сказала я, целуя её в ухо.

Она повернула ко мне лицо.

— Я сама не своя от счастья, Алёнушка. Во мне всё клокочет и бурлит... Вещи ты успеешь разместить, они подождут, а вот я уже не могу ждать.

Уголки её губ подрагивали в улыбке, а пальцы нащупывали пуговичку на белых бриджах..."

Имена главных героинь и отчасти сюжетную завязку этого моего раннего и незрелого произведения я позже взяла для "У сумрака зелёные глаза", да и в "Слепых душах" использовала оттуда кое-что, но сам текст теперь не рискнула бы обнародовать перед читателями — именно по причине его незрелости. А тогда, кладя в рот ягодку за ягодкой, я увлечённо стучала по клавиатуре, и на какое-то время мир перестал для меня существовать. Ушли Светлана с её нотациями и отец с его пивом, и только ты незримо оставалась рядом, как муза. Моя работа была лишь источником пропитания и приемлемым способом существования в обществе, чем-то механическим и рутинным, направленным на удовлетворение материальных нужд, а творчество — истинной жизнью моей души, моим внутренним огнём, вечным двигателем и путеводной звездой.

И вот, настал роковой месяц август. У тебя в саду поспели яблоки — кроме антоновских, которые созревают осенью, и Наталья Борисовна с варки варенья переключилась на сок и повидло. Целыми днями на плите исходила паром раскалённая соковарка, из трубочки лился густой сладкий сок, а из распаренной, отработанной мякоти получалось очень вкусное пюре. Мы с тобой искали интимного уединения, чтобы наслаждаться лишь обществом друг друга, но дача была по-прежнему оккупирована, а клубная тусовка начала меня понемногу утомлять. Приводить тебя ко мне домой стало проблематично из-за Светланы, которая с каким-то нездоровым любопытством всюду совала свой нос, вплоть до того, что могла порыться в моих вещах и без спроса взять какую-нибудь понравившуюся ей одежду — "немножко поносить, вспомнить молодость". С проницательностью сыщика-профи она подмечала малейшие детали и делала дедуктивные выводы о моей жизни. Само собой разумеется, имея под боком вот такого доморощенного Шерлока Холмса, приходилось быть начеку. Лишь в компьютер ко мне Светлана не могла сунуть свой ещё не укороченный Варварин нос: там был пароль. Но её интересовало:

— А что ты всё время пишешь? Сидишь и печатаешь целый вечер, даже к нам с отцом не подойдёшь, слова доброго не скажешь...

Мне хотелось ответить ей: а на фига вам, собственно, моё "доброе слово"? Вы и без него прекрасно живёте. Что поделать: Светлана была человеком общительным, даже сверх меры, что вступало в конфликт с моей замкнутой натурой. "Не сошлись характерами" — так это называется. Она могла по целому часу болтать по телефону с приятельницей, а когда звонила дочь, начинались бесконечные обсуждения их драгоценного сокровища — маленького Андрюшеньки. Сколько раз он покакал, хорошо ли кушал, какого цвета была его "детская неожиданность", какой новый звук издал, почему капризничал... Не то чтобы я не любила детей, но когда каждый день у тебя под ухом идут такие разговоры, поневоле создаётся впечатление, что маленький ребёнок — это сплошные какашки и подгузники, и ничего более.