Алана Инош - Ты

— Она всё ещё без сознания? — только и спросила ты.

— Кажется, да...

Мы поехали следом за скорой, увозившей Наталью Борисовну в больницу. Белая "газель" с красным крестом мчалась с мигалкой и сиреной, и Александра не отставала от неё. Я на заднем сиденье просто молча держала твою руку в своих, тихонько поглаживая. Слов не было.

Потом — ожидание в вестибюле. Бесконечное, тревожно-тоскливое, страшное и ледяное. Ты облизнула пересохшие губы.

— Водички не хочешь? — спросила я. — Я схожу, куплю...

Ты только коротко качнула головой: нет. Я растерянно умолкла, но Александра шепнула мне:

— Сходи, солнышко, купи.

Август распростёр над моей головой седые крылья, неумолимый и равнодушный. Дышал холодом в спину, когда я вышла к киоску купить бутылку минералки, шуршал колёсами машин и душил запахом выхлопных газов. Уличная атмосфера невыносимо давила на грудь.

Ты всё-таки выпила воды, следом попросила бутылку и Александра. Сделав несколько глотков, она утёрла губы и сказала:

— Спасибо, Лёнь.

Её взгляд, усталый и тревожный, всё равно был ласковым.

Наконец пришёл врач, и мы всё узнали. У Натальи Борисовны был тяжёлый инсульт, кровоизлияние — крайне серьёзное, и выживет ли она, должна была показать эта ночь.

— Можно к ней? — спросила Александра. — Мы родственники.

Врач покачал головой.

— Она в реанимации, туда пока никому нельзя. — И добавил: — Мой вам совет: езжайте домой, поспите. От того, что вы будете тут изводиться, вашей маме лучше не станет. Да и запрещено находиться в отделении ночью. Вам позвонят, если что.

Александра попыталась сунуть взятку охраннику, чтобы он позволил ей остаться в больнице на ночь, но тот оказался неподкупным:

— Вы что! Если узнают, меня ж по головке не погладят. У меня и так уже нарекания есть, ещё одно — и всё, уволят... Нет уж, извините. И не суйте мне ваши деньги. Могу вообще работы лишиться, а мне это не надо.

Август, одевшись в синие сумерки, превратился в одинокую холодную дорогу, по которой мы ехали втроём: я, ты и твоя сестра.

— Ян, можно, я сегодня останусь с тобой? — спросила я.

Твоя рука благодарно сжала мои пальцы.

— Останься, птенчик. Если тебе не трудно.

Мне было не трудно позвонить домой и сказать, что я сегодня не приду ночевать. Но трубку взяла Светлана, и мне, конечно, не удалось быстро закончить разговор. Моим кратким объяснением она довольствоваться не хотела:

— Что я твоему отцу скажу?

— Так и скажете: осталась у подруги, — сухо ответила я. — У неё мама в реанимации, надо её поддержать.

Пауза, и ядовитый голос маман змейкой вполз мне в ухо:

— Знаешь, дорогуша, что-то я уже не очень верю этим отговоркам... Врёшь ты складно, конечно, но мне тут на днях Димасик такое про тебя сказал... кхм... что ты... в общем, не той ориентации. И вы с этой своей подругой таким занимаетесь... мне даже сказать стыдно.

Я открыла было рот, но она меня перебила:

— Нет, и не говори мне ничего. Димасику я верю, он не станет врать. Он сам вас в клубе видел, вы даже не скрывались, а наоборот, всячески выпячивали это своё... непотребство.

Что ж, мои опасения насчёт Димасика сбылись. Удивительно, что он только сейчас проболтался, мог ведь и сразу всё матери выложить.

— Слушайте, Светлана Викторовна, — сказала я холодно. — Вы мне не мать, а, в общем-то, посторонний человек, и моя личная жизнь вас не должна касаться. Тем более, что я уже давно не подросток, у вас и у отца на шее не сижу, сама зарабатываю, и вы как бы не вправе мне указывать, как я должна жить.

— Угу, конечно, — язвительно пропела маман. — А как же уважение к семье, м? Меня ты считаешь чужим человеком — ладно, Бог с ним. Но хоть отца-то своего таким поведением не огорчала бы!

— А разве отец знает? — Мда, час от часу не легче.

— Нет, но узнает, — заявила Светлана. — Потому что лучше я ему скажу, чем кто-то чужой... А это возможно, потому как вы с этой своей... с позволения сказать, подругой не особо скрываетесь. Димасик сказал, что это какая-то рок-музыкантша... она, наверно, и наркотиками балуется? И тебе пробовать даёт? Смотри, дорогая, доиграешься!

Какое она имела право, не зная тебя, не имея понятия о том, какая ты и что ты делаешь, говорить о тебе в таком тоне?!

— Идите, Светлана Викторовна, к такой-то матери, — сказала я тихо, но отчётливо и жёстко. — И Димасика вашего засуньте себе... сами знаете, куда. Всего доброго и спокойной ночи.

Я положила трубку и соскользнула по стене на корточки, обхватив себя руками. Меня била неукротимая дрожь.

Ты с Александрой сидела на кухне и пила чай. Обводя взглядом прихожую твоей квартиры — просторную, с красиво отделанными терракотовой плиткой стенами, огромным зеркалом со светильниками и большим стенным гарнитуром, — я чувствовала себя здесь дома, как ни странно. Здесь была очень уютная и хорошая атмосфера, какая-то спокойная и мягкая... не то, что у меня. Мне просто до тоски, до воя и крика хотелось здесь остаться. Если не навсегда, то хотя бы на эту ночь.

Я открыла дверь и остановилась на пороге кухни. Она была раза в два просторнее, чем в моей "хрущобе", и была оформлена и обставлена в светлых тонах — белом и кремовом. Даже на полу лежала белая плитка с кремовым узором. В этом светлом и радостном пространстве мне хотелось проводить с тобой вечера за чашкой чая или кофе, готовить тебе еду, смотреть кухонный телевизор. Это был дом, в котором мне хотелось жить.

— Ну, что? — спросила Александра. — Позвонила?

— Да, — проронила я в ответ. — Предупредила.

Видимо, вы с сестрой ничего не слышали. Ну да, говорила я довольно тихо, а вы могли быть заняты и своим разговором. Ну и ладно...

Твоя квартира была трёхкомнатной. В одной из комнат располагалась домашняя музыкальная студия — со звукоизоляцией, кучей музыкальной аппаратуры и инструментов. Был даже микшерный пульт. Как ты со всем этим справлялась вслепую, я представить себе не могла, и мне это казалось волшебством и мистическим чудом. Может, у тебя и в самом деле было какое-то альтернативное зрение — на пальцах, например. Или ты видела непосредственно мозгом...

— Спать, мои птенчики, — сказала Александра. — Сейчас отдыхайте, а утром будем узнавать, как там мама.

— Да какой уж тут сон, — проговорила ты.

— Ну, хотя бы ты ложись, Лёнь, — вздохнула твоя сестра. — Тебе завтра на работу?

— Вообще-то, да, — вспомнила я.

— Ну, вот и иди отдыхать.

Но мне было не до сна. Реальность атаковала двумя фронтами: с одной стороны, беда с твоей мамой, с другой — ситуация у меня дома. Что ж, Димасик... Устроил мне подляну, хотя, если строго разобраться, я с него обета молчания не брала. Но не за себя мне было обидно, а за тебя: чёрт со мной, но вот очернения твоего имени я вынести не могла. Всё что угодно, только не это. Они умудрились заочно записать тебя в наркоманки, хотя какие могли быть наркотики, если ты работала в школе, с детьми?! Просто дурацкий стереотип: если рок-музыка, то непременно рука об руку с наркотиками или алкоголем. А иногда с тем и другим сразу. Не спорю: такое среди музыкантов бывает, и нередко, но ты — исключение. Тебе не нужно было туманить себе мозг разными веществами, чтобы находить вдохновение или расслабляться. В тебе самой был свет.