Стелла Чаплин - Бабник

– Ты хочешь, чтобы мы поговорили с соседями? – спросила Дебби, открывая записную книжку. – Чтобы узнать, нет ли у него каких-нибудь признаков депрессии?

– Нет! Нет! – Элейн снова грохнула по столу кулаком. – Нет! Нет! Нет! Я не хочу, чтобы у нас перехватили такой материал. Ждите, пока он повесится, а потом опросите соседей. И его жену. У него есть дети?

– Кажется, две дочки, – неуверенно сказала я, вспоминая, как незадолго до этого фотографировала их на премьере Диснея.

– Прекрасно! Маленькие девочки. Они рыдают. Папочка умер! Много трагических снимков. Ну, чего вы еще ждете? Убирайтесь отсюда.

Мы вышли из кабинета, но не успели дойти до своих мест, как голова Элейн показалась в дверях и прорычала:

– И не возвращайтесь, пока он не покончит с собой! Дверь с грохотом захлопнулась.

– В чем дело? – спросил Джеф.

Джеф мне нравился. Он всю жизнь был газетчиком. Какие бы потоки Элейн ни извергала, для него это были капли росы. Джеф был в Афганистане. Его уже ничто не могло испугать. Раньше он работал редактором новостей – большой пост на Флит-стрит, – но шесть лет назад третий муж Элейн – он был похож на Адольфа Гитлера – бросил ее, и Элейн решила, что больше не желает видеть в своей газете «подонков с усиками». Поэтому она назначила Джефа художественным редактором в надежде, что он оскорбится и уйдет на пенсию. Из-за двадцатилетнего стажа Элейн было слабо его уволить.

Но Джефу было наплевать. Он в жизни не занимался фотографией, если не считать снимки в отпуске на Тенерифе, но если Элейн хотела, чтобы он работал художественным редактором, что ж, это ее выбор, его это не волновало. Особенно, если газета будет платить ему те же деньги. И самое удивительное, Джеф стал действительно хорошим художественным редактором. Может, он и не отличал объектив от смотрового окошка, зато он не выбирал нарочно единственный снимок на твоей пленке, который оказался не в фокусе или где пальма загораживала чью-то голову, чтобы громко возмущаться твоим непрофессионализмом и рассуждать о бездарностях, с которыми ему приходится работать. И чтобы добить Элейн окончательно, Джеф отпустил бороду. Словом, Джеф был моим другом.

Я простонала, положила голову на стол и закрыла ее руками.

– Ей сегодня приснилось, что Найгел Нэпьер совершил самоубийство, и она решила, что это обязательно случится. Она хочет, чтобы мы с Дебби поехали и сделали репортаж. Я думаю, она ждет от меня фото, на котором он будет висеть в петле!

– Поезжайте, остановитесь в дорогом отеле, походите по магазинам, сходите в парикмахерскую или куда там еще ходят девушки, прикладывайте все ресторанные счета к отчету, сделайте пару снимков его дома, чтобы доказать, что вы там были, а через пару дней, когда эта убогая сестра Нострадамуса забудет обо всем, возвращайтесь домой. И не забудьте взять пару дней отгула за вечернюю переработку.

– Но ведь это просто потеря времени, – простонала я.

– Конечно, – ответил Джеф. – Но надеюсь, ты не думаешь, что хоть что-нибудь из того, что мы делаем, имеет значение.

Когда Дебби закончила статью, над которой она работала, мы обе съездили домой, чтобы собрать вещи, в результате мы оказались на М1 как раз в час пик. Ничто так не поднимает настроение, как езда по Лондону в пробках. Дебби решила, что сегодня мы отправимся прямо в отель, а фотографировать повесившегося Найгела Нэпьера будем рано утром. На этот раз, покидая Эндрю, я чувствовала себя ужасно. Как только я закрывала глаза, то вспоминала преступный поцелуй, и мое виноватое подсознание начинало искать способ искупить свою вину перед бедным Эндрю. Я не могла отделаться от ощущения, что он обо всем знает. Не может быть, чтобы он просто не заметил бурю в моей душе. Так что, может быть, и неплохо, что я уезжала именно сейчас.

Я вытащила мобильник, чтобы позвонить ему (уже в третий раз за этот день).

– Привет, малыш.

– Привет, зайчик. Как ты себя чувствуешь?

– Уже намного лучше.

– Ты еще на работе?

– Нет, мы торчали в пробке на М6. Я звоню тебе, чтобы сказать, как я соскучилась по тебе.

– Я тоже соскучился. А когда ты вернешься?

– Я не знаю. Наверное, скоро. Поужинаешь пиццей?

– Откуда ты знаешь?

– Да так, догадалась. – Я не могла придумать, что еще сказать. – Ладно, хорошего тебе вечера. Не скучай.

– Не буду.

– Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Я отключилась. Стало легче, но не намного.

– Дебби, – спросила я, – вы с Йеном давно женаты?

– В мае будет уже десять лет.

– Не может быть! Я не думала, что вы вместе так давно.

– Ну, перед тем как пожениться, мы еще четыре года прожили вместе.

– Четырнадцать лет!

– Он вчера отлично потрудился, чтобы меня порадовать.

– Да?

Я была потрясена. Йен занимался строительными подрядами. Я пару раз его видела, но он не произвел на меня особого впечатления. Мне показалось, что он совсем не романтического склада.

– За все это время мы с ним не разлучались больше, чем на одну ночь, – сказала Дебби. – Йен не может дольше без перепихона, и я тоже.

Она хрипловато засмеялась. Я тоже засмеялась, чтобы не обидеть ее, но думала о своем. Я пыталась вспомнить последний раз, когда мы с Эндрю это делали. Может, на прошлой неделе? Нет. Он ложился очень поздно, потому что смотрел видео, к тому же мы ели мясо в чесночном соусе, а чеснок плохо сочетается с любовью. И вообще, мы оба работали допоздна.

Может, на позапрошлой неделе? Я ничего не могла вспомнить. Точно! После дня рождения Джил, в июне.

– Какое сегодня число, Дебби?

Она посмотрела на свой «Ролекс».

– Пятое июля.

Ничего себе! С тех пор прошло уже больше четырех недель. А я даже не заметила.

Найгел Нэпьер жил в огромном красивом доме в Элдерли-Эдж, в Чешире. Автоматические ворота, два «Мерседеса» на подъездной дорожке и магнолия перед фасадом. Для уволенного диктора совсем неплохо. Дебби проехала мимо очень медленно, щурясь, чтобы хоть что-то разглядеть через железную решетку и свои солнечные очки с диоптриями.

– Как думаешь, он дома?

– Мне плевать. Нам нужно развернуться и ехать домой. Это идиотизм.

– Что с тобой?

– Что со мной? А с тобой? Ты что, веришь в пророческие сны Элейн? Даже если это так, думаешь, это нормально – слоняться вокруг дома незнакомого человека и ждать, пока он покончит с собой? Что ты сделаешь, если мы будем проезжать мимо и увидим, что Найгел Нэпьер повесился на магнолии? Ты дождешься, пока он перестанет дрыгать ногами, затем соберешь всю семью и подпишешь с ними контракт на эксклюзивное право использования материала? Или побежишь его спасать?

Я была в бешенстве. Не могла поверить, что приходится вести такой идиотский разговор.

– Ну, наверное, это не совсем этично.