Рон Фауст - Когда она была плохой

Мы обошли риф, пытаясь найти источник пресной воды. Такового не оказалось. Гнездящиеся на земле птицы выглядели удивительно ручными; они открывали клювы и поднимали головы, глядя на нас, вращали блестящими черными глазами, но улетать и не думали.

Маяк производил впечатление ржавой кучи хлама и походил на одно из таинственных сооружений, которые можно обнаружить вокруг старых шахт или во дворах близ железнодорожных станций. Он представлял собой цилиндрический монолит около шести футов высоты с толстой линзовой «головой», и, открыв люк, я увидел шестерни, рычаги, колеса и большой бак с горючим, который выдал сигнал «пусто», когда я постучал по нему. Пламя, когда оно горело, было не мощнее свечи, но линзы многократно усиливали мощность света.

— Похоже, он уже несколько лет не работает, — сказал я, закрывая дверцу.

Она молчала.

— Ты, наверное, думаешь, что если бы те сукины дети, которые должны следить за маяком, выполняли свои обязанности, все было бы иначе.

— Нет, — ответила она. — Я думаю о завтраке.

Мы позавтракали, усевшись у маяка и опершись о него спинами. В час прилива море было спокойное, если не считать редких шквалистых накатов с белесой, похожей на разлитое молоко пеной, которая с шипением исчезала.

После завтрака мы плавали, а затем занимались любовью на песке. Любовь наша всегда немного напоминала взаимный вандализм, своего рода психологический и физический поединок.

В течение следующих дней мы исследовали риф и наносили все больше и больше карандашных пометок на карту. Через неделю нами была изучена уже большая часть южной отмели.

Два других рифа были меньше первого. Островки постепенно формировались под воздействием ветра и океана. И казалось вполне возможным, что когда-нибудь на них обрушится страшный ураган, и все три острова перестанут существовать.

Погода оставалась благоприятной, если не считать двух сильных шквалов, налетевших после полудня. Благодаря устойчивым пассатам жара была вполне сносной, а ночами и ранним утром было даже прохладно.

Проходили дни, похожие друг на друга как две капли воды: с голубыми утрами и скользкой от росы палубой; знойными полуднями, когда мы ложились вздремнуть на одном из рифов или плавали в воде цвета экзотических фруктовых напитков; и тихими ночами, когда в небе мерцали звезды, а в темной воде плескалась, фосфоресцировала рыба.

Часто и довольно успешно я ловил острогой рыбу, Кристин собирала крабов и омаров в водоемах во время отлива и мидий в прибрежных скалах. Мы ели морские дары, запивая теплым вином или пивом. У нас кончились сигареты, но мы от их отсутствия не страдали.

Мы оба приобрели великолепный загар, а у меня волосы выгорели и пожелтели. Мы работали, плавали, ловили рыбу, ныряли, ели и пили, слушали музыку, ночами занимались любовью. Днем и ночью, бодрствуя или пребывая во сне, я постоянно чувствовал, что нахожусь на пороге великого открытия и что до него всего лишь несколько шагов.

Место крушения «Буревестника» мы обнаружили совершенно случайно. Скорее даже яхта сама нам его указала. Без такого везения вряд ли мы сумели бы обнаружить судно, ибо покоилось оно как раз в зоне, которую мы изначально исключили из поисков.

Мы с вниманием относились к мусору и обломкам, которые плавали в море и время от времени прибивались к берегу. Ведь само судно было из дерева, к тому же оно содержало много утвари, способной держаться на воде. Однако нам удалось найти лишь несколько ничего не значащих мелких деревянных и пластмассовых обломков — их море могло принести откуда угодно.

Мы находились на самом обширном из рифов, отдыхая под пологом из паруса, три угла которого я прикрепил к пальмам. Самую жаркую и солнечную часть дня мы обычно проводили здесь: завтракали, выбирались поплавать в море, отдыхали, иногда спали.

В этот отчаянно жаркий день я лежа наблюдал за крупными, неуклюжими серыми птицами, плавающими в полумиле от северной — исключенной из поисков за неперспективность — части острова. Одна из них сделала попытку взлететь и как бы побежала по воде, медленно хлопая огромными крыльями. Однако отсутствие ветра не давало ей возможности подняться. Я наблюдал в бинокль за тем, как птица пробежала еще около пятидесяти футов, махая крыльями, уже почти поднялась, но затем шлепнулась в воду.

Кристин лежала рядом, прикрыв глаза тыльной стороной ладони.

Было похоже, что птица готовилась к новой попытке взлететь. И внезапно чуть левее птицы я увидел какой-то предмет, который на несколько футов выглянул из воды и снова скрылся. В первый момент я решил, что это клюв меч-рыбы или мерлина; однако затем предмет принял горизонтальное положение и взмыл на гребень волны. Весло!

— Крис! Вон он!

Кристин поднялась и села.

— Что такое?

— Беги к шлюпке и неси компас и карту! Быстро!

— Что ты увидел?

— Изумруды! Шевелись!

Я не опускал бинокль, боясь потерять весло из виду. Когда Крис вернулась, я быстро определил азимут, добежал до восточной части острова, поискал глазами весло, нашел его и определил азимут из этой точки; затем мимо нашего лагеря домчался до западной точки и сделал то же самое. Я хотел, чтобы для уменьшения погрешности, точки, из которых велось наблюдение, были бы расположены как можно дальше друг от друга.

Мы разложили карту, и я провел три прямые линии, соответствующие градусам азимута; «Буревестник» должен лежать там, где линии пересекались. Во всяком случае, близко от этого места. Теперь мы сможем найти его.

Отныне оптимистом стал я, Кристин же проявляла сдержанность.

— Это невозможно, — заявила она. — «Буревестник» плыл на север. Он должен был разбиться у южной части отмели.

— Нет, он прошел мимо… Взгляни на глубины, указанные на карте. «Буревестник» прошел между этим и этим рифом — видишь пролив? А вот здесь — видишь? — он сел на риф. Ему бы еще тридцать футов пройти — и все было бы отлично… Ему самую малость не хватило везения.

Кристин некоторое время изучала карту.

— Здесь глубина очень резко увеличивается. Пятьдесят морских саженей — триста футов… Как мы сможем нырнуть так глубоко?

Я ткнул пальцем в карту в тех местах, где значились небольшие цифры — пятерки, семерки и девятки.

— Нет, он вот здесь. Ты ведь сама рассказывала, как быстро он затонул. Помнишь? Ты говорила, что было такое впечатление, будто треснул весь каркас судна… Вы едва успели надуть плот. «Буревестник» здесь, ей-богу!

Тогда Кристин кивнула. И медленно улыбнулась.

«Буревестник» находился на глубине восьми морских саженей — около пятидесяти футов. Мы плавали в масках, изучая место крушения, пока не стало темнеть. Яхта лежала на правом борту. Мачту, сломавшуюся, по всей видимости, в самом начале столкновения с рифом, не унесло — она была опутана винтами и оттяжками. В днище зияла пробоина, где нашли приют моллюски и водоросли.