Рон Фауст - Когда она была плохой

Капитан Мендоса жалостно застонал, и кто-то — его брат? — засмеялся. В каюту проник аромат крепкого кофе и разогреваемого бекона. Я взглянул на светящийся циферблат своих часов. Три тридцать пять.

Медленно, то и дело замирая на манер крадущегося кота, я поднялся и разгладил кровать ладонью. Из иллюминатора в каюту лился прохладный воздух. Где-то затарахтел двигатель, но вскоре заглох.

Я сунул кольт и баллончик с газом в карманы своей ветровки, прихватил чемоданчик и сделал пару шагов по направлению к гальюну.

В кают-компании послышался ломкий юношеский голос третьего члена экипажа. Очевидно, это был юнга, который подносил пиво и зажигал сигареты. Уверен, что склонная к шику графиня де Вилье называла его «мой стюард». Такой неуклюжий парнишка, в наши дни так трудно найти толкового слугу!

Я сделал еще несколько осторожных шагов, нащупал щеколду в двери гальюна и приподнял ее, поморщившись от громкого металлического звука. Я замер. Однако в кают-компании капитан сказал что-то про «aquella puta» [9] Эту сучку (исп.). , и двое других засмеялись.

Я проскользнул в гальюн, дождался, пока раздался новый взрыв смеха, и быстро захлопнул дверь. Здесь я буду в безопасности, если кому-нибудь из команды не взбредет в голову помочиться в заповедный унитаз шефини.

Опустив крышку стульчака, я сел. Безбилетник. Налетчик. Пират. Бунтовщик.

Что произойдет в ближайшие несколько часов? У меня не было четкого плана. Но я подумал, что если все обойдется и я выживу, то уеду в Европу. В Грецию. Буду жить на маленьком, опаленном солнцем острове. Сниму дом на горе, откуда мне будет виден белый город. Научусь изъясняться на греческом настолько, чтобы можно было препираться с хозяином дома или во время игры в домино в таверне рассказывать правдоподобные небылицы любопытствующим соседям. Заведу небольшой садик, буду ездить на велосипеде и купаться в море в душные и знойные послеобеденные часы. Буду есть баранину, козлятину и рыбу, а еще — оливки и неведомые блюда, приготовленные в виноградных листьях. И пить густое, тягучее вино и греческую, с лакричным привкусом, водку под экзотическим названием «Оузо».

Иллюминатор над раковиной постепенно становился различим, тусклый свет, пробивавшийся через него, был молочно-серебристым. Темнота отступала, и становились видны окружающие предметы. В дальних доках заработали двигатели, и несколько судов медленно двинулись к Бандерасскому заливу. Официально соревнование не должно начинаться до восхода солнца, однако некоторые честолюбивые рыбаки к тому времени будут находиться уже далеко от доков.

Со стороны пирса донесся голос Шанталь, хрипловатый после сна. Ей ответили мужские голоса. Крюгер? Да, он и юный тореадор, Хесус Перальта.

— Вы пьяны, — сурово сказала Шанталь. — Я плачу вам шестьсот долларов в месяц, а вы не можете удержаться, чтобы не напиться хотя бы в этот уик-энд.

Графиня была недовольна одним из своих рабов.

Заработали двигатели, и судно завибрировало. В аптеке задребезжали флаконы, по шторке душа пробежала дрожь. Затем что-то отрегулировали, мотор заработал ровно, были отданы концы, гребной винт пришел в действие, и судно стало медленно удаляться от причала.

Я покачивался с боку на бок, пока «Поларис» пробирался мимо судов и буев бухты. Затем ощутил, что меня поднимает вверх и бросает вниз — это мы миновали волнолом и вошли в Бандерасский залив. Похоже, волнение в это утро было умеренным; впрочем, в открытом море, где плавают большие косяки рыб, оно может оказаться сильнее.

Тональность рокота двигателей снова изменилась, и судно набрало скорость.

Я попробовал представить, что происходит в этот момент наверху. Капитан Мендоса должен находиться сейчас на мостике, его брат скорее всего суетится на палубе, готовя удочки, приманку и шлюпку; паренек ловит взгляд Шанталь, готовый исполнить ее приказание. А Шанталь? Может быть, сидит на одном из стульев и смотрит на след за кормой; или же находится в рубке; или на перекидном мостике рядом с Мендосой. А ее гости, Крюгер и Перальта (соперники за благосклонность Шанталь?), вероятно, смотрят по сторонам, курят, зевают. Еще не вполне проснувшиеся, не слишком голодные и пока что не страдающие от жажды.

Мы шли на запад минут пятнадцать, затем один из двигателей был остановлен, второй сбавил обороты, и дальше «Поларис» пошел на медленной скорости. Восход солнца. Соревнование началось. Я представил себе картину. Сейчас будут спущены шлюпки. Свежая, умело приготовленная наживка на крючках опускается за борт; тщательно устанавливаются на лини большие рыболовные снасти. Лини стравливаются, и шлюпка начинает пляску на поверхности воды наподобие перепуганной летающей рыбки. Море пока оставалось темным, на индиговом фоне кое-где появлялись фиолетовые и темно-пурпурные пятна, и «Поларис» рассекал воду, оставляя пенящуюся борозду. Из-за горизонта всплыло кроваво-красное солнце овальной формы и стало подниматься, разгоняя длинными лучами утреннюю дымку.

Проследив за тем, как секундная стрелка на моих часах сделала круг, я задал себе вопрос, можно ли считать меня преступником. Шанталь всегда была аморальна и бесстыдна, никогда не испытывала ни сочувствия к кому бы то ни было, ни угрызений совести. И в какой-то момент — трудно сказать, в какой именно, — я вступил на ее путь.

Я вышел из каюты и посмотрел в иллюминатор. На юге не видно ничего, кроме волнистой поверхности моря: на севере сложенные из песчаника скалы круто поднимались из моря. Я заблаговременно изучил карты и знал, что такие скалы находятся близ мыса Мита. Теперь «Поларис» выходил в открытый океан.

Я сел на кровать. «Поларис» взмыл вверх, затем резко опустился. В открытом море качка была гораздо сильнее. Вероятно, где-то далеко отсюда бушевал шторм. Рыбная ловля будет сегодня не ахти какая. Впрочем, Шанталь не придется долго ею заниматься…

Спустя десять минут я встал и открыл дверь каюты. В кают-компании никого не было. Серебряная посуда позвякивала в ящиках, вода капала из крана, подвешенная лампа сильно раскачивалась, когда «Поларис» взлетал на гребень волны.

Чувствовалось легкое головокружение от выделившегося в кровь адреналина. Револьвер я держал в правой руке, баллончик с газом — в левой. Я продвигался вперед словно во сне. Каждая секунда, отмеряемая тиканьем моих часов, приближала меня к неизвестности.

Наверху находилось шесть человек, по-разному настроенных, в той или иной степени опасных, чье поведение предсказать невозможно. Больше всего я опасался Шанталь, Крюгера и тореадора (тот, кто способен убить шпагой быка весом в полтонны, может без особого почтения отнестись к револьверу). У меня было такое ощущение, словно я выхожу на сцену, не зная ни роли, ни сценария. Я осознавал лишь то, что должен действовать быстро и решительно, повергнуть всех в шок, в первые же мгновения напугать и сломить их. Словом, быть хозяином положения.