Элисон Пейс - Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения

— Карина! — Йен, казалось, искренне обрадовался встрече. Неужели они друзья?

— Да'агой, ваш па'ильон выглядит п'евосходно. П'евосходно, да'агой. Дьевицы в моем па'ильоне так долго возыттся, никак не расставьят… Они еще не закончили, но я сказала — не могу заставьять Йена ждать, и ушла… — Каждое слово Карина сопровождала звучным придыханием. Либо у нее астма наоборот, либо это способ подчеркнуть, что она — самая сексапильная кошечка всех времен и народов. Сейчас в ней угадывалось скрытое раздражение, как после целого дня утомительной работы.

Но как после многочасового напряжения она ухитряется безупречно выглядеть?

Наверное, в поте лица трудились «дьевицы», а Карина лишь с придыханием распоряжалась.

Заботливый Йен дважды спросил, доберусь ли я сама до отеля. Карина тоже вела себя довольно мило — сказала: «Привет, как там тебя, Джейн» — и не приказала обращаться к ней «миз [13] Миз — обращение к женщине, позволяющее не подчеркивать, замужем она или нет. Кратц». Она не сводила взгляд с Йена — так сидящие на диете пожирают глазами ветчину. Странно, что Йен и Карина ужинают вместе. Хотя все может быть…

— Ну что ж, еще раз спасибо, Джейн. До завтра, — сказал Йен. Когда они с Кариной отошли на несколько шагов, владелица галереи приобняла скульптора за талию; жест получился очень интимным, словно Йен с Кариной были не просто друзьями.

— Мистера Рис-Фицсиммонса всегда интересовало сочетание и взаимовлияние различных объектов, — говорила я следующим утром, стоя у металлического столика в павильоне и раздавая предварительные пресс-релизы корреспондентам лондонских изданий. Задавая вопросы о произведениях Йена, журналисты чаще всего желали знать, когда он закончил ту или иную работу или какова ее стоимость. Лондон был первой остановкой в турне, и я довольно легко скрывала неприятие творчества Йена, непринужденно рассказывая о запланированных посещениях городов и пересыпая речь трескучими словосочетаниями вроде «влияние артвыставок на творчество мистера Рис-Фицсиммонса», «коммерческие и концептуальные цели мистера Рис-Фицсиммонса» и «различные и схожие мнения о произведениях скульптора».

День шел. Репортеры возвращались, чтобы еще раз взглянуть на скульптуры или что-нибудь уточнить. Я ловила себя на фразах типа «динамика этих двух форм отличается подлинной оригинальностью», а моим любимым выражением стало «осязаемое воплощение чувств и мыслей автора, подсказанных реальными событиями». Я говорила на внеземном языке, но слова вылетали без запинки, знаки вопроса в конце предложений исчезали, а посетители, как ни удивительно, кивали и соглашались. Видимо, им казалось, что они услышали нечто важное. Я пыталась точно запомнить формулировки, чтобы при случае еще раз ввернуть удачное выражение.

Боясь испортить настроение, я избегала заговаривать с Йеном о его творчестве. Не общаться во время пресс-конференции оказалось легче легкого: большую часть времени Йен жмурился от вспышек тысяч фотоаппаратов и отвечал на бесчисленные вопросы, которые задавали мне. Как только воцарялась пауза, в павильоне появлялись две девицы, занимавшиеся пиаром нашей экспозиции, увивались вокруг Йена и вовсю трясли волосами, изящно отбрасывая пряди за спину.

Я уже видела пиарщиц раньше. Они работали в компании «Котлар и Лоренс», привлеченной организаторами выставки для рекламы и освещения торжественных мероприятий. Девицы повсюду появлялись с блокнотами-клипбордами в руках, со смехом сообщая, какие истории толкнули какой газете. Они осыпали Йена комплиментами, называя «модерном» Музей современного искусства и «днюхой» день открытия Осенней художественной выставки. Очевидно, они искренне верили, что гораздо лучше других разбираются в том, что сейчас модно, круто, стильно и актуально. На протяжении всего дня, покидая павильон, они возвращались буквально через минуту.

— Йен, я уверена, в завтрашней «Мейл» вас упомянут в статье о современном искусстве, — сказала стройная блондинка.

— Йен, Йен, Йен, вы должны обещать, что поужинаете с нами завтра. Пожалуйста! — подхватила не такая стройная и менее светловолосая, добавив: — Я говорила вам, что вы чудесно выглядите? Усталый, но довольный!

— Да-да, усталый, но довольный! — как попугай, повторила первая.

Противные шлюхи… Мне придется видеть их ближайшие пять месяцев на каждой художественной выставке. Йен краснел и кивал, принимая приглашение на ужин. Конечно, реклама — важнейшая составляющая успеха, но все-таки… Второй раз за несколько дней я задалась вопросом о личной жизни Йена. Неужели он и пиар-девицы — больше чем друзья?

Когда пресса отбыла в полном составе, начались приготовления к торжественному открытию, и я выбросила шлюх-пиарщиц из головы. Йен поехал домой переодеться — наверное, вернется наряженный в яркие цвета, весь в полосках и узорах. Я отправилась в отель на чистом лондонском такси. Проезжая по улицам, я с интересом рассматривала незнакомые места. Впереди еще месяц, успею увидеть смену караула у Букингемского дворца, сходить в галерею Тейт и Сент-Джеймсский парк и выпить где-нибудь чаю. Настоящий бальзам для души — изучать город через окно такси, строя приятные планы; совсем иное ощущение, чем смотреть на проплывающие мимо городские огни, думая о том, что все прошло не так, как мне хотелось.

Говорят, Гвинет Пэлтроу заявила, что, не будь ее волосы прямыми, считала бы себя абсолютно лишенной сексапильности. Если мелкие кудряшки настолько повредили бы имиджу Гвинет, представьте, во что они превращают меня. Мою попытку выглядеть безупречно и привлекательно — то есть в точности, как Карина Кратц, — заметно затруднили временные ограничения и почти свела на нет печально известная лондонская погода.

Приехав в Центр делового дизайна, я, как ни странно, тут же забыла о плачевном состоянии прически. Стоя в толпе восторженных поклонников Йена в черных галстуках и строгих костюмах, я удовлетворенно думала: на этот раз не придется целый вечер сидеть в кладовой. Заодно можно было забыть про миниатюрные шоколадно-арахисовые конфеты, ибо Йена «ризовые» аллюзии не занимали. Он даже попросил оставить сладости в подсобке. «Ах да, конфеты, — сказал он, когда днем я вышла в павильон с большой сумкой. — Давайте там их и оставим». Я робко взглянула ему в лицо, гадая, является ли эта фраза проявлением солидарности и доказательством отсутствия у Йена арахисового помешательства Дика, но Йен уже уткнулся в чертежи на миллиметровке, думая о чем-то своем, ничем иным не выдавая неприязни к фетишу моего шефа.