Пат Бут - Майами

— Прекрасный день, — сказала она, отвечая на его интерес, хрипловатым голосом с сильным акцентом.

— Да, конечно, — ответил он после секундных колебаний. Ему больше не хотелось никаких осложнений, но и невежливым он не умел быть.

— Ты модель? — спросила она. Ее улыбка стала еще шире. Сиськи все еще дразнили его. Роб старался не глядеть на них.

— Только начинаю. Участвую в парфюмерной кампании.

— В какой?

— Для Мери Уитни, со Стивом Питтсом.

— О, Стив Питтс, — произнесла девушка, потрясенная. — И ты только начинаешь? Счастливчик.

— Видимо, да, — согласился Роб. — А ты?

— Я участвую в каталоге, — сказала она. — Пока, — добавила быстро. — А ты в каком агентстве?

— У Кристы Кенвуд.

— А я думала, что она модель.

— Она только что открыла агентство.

— А она набирает девушек?

— Вроде да.

— Она набирает только красивых девушек, — сказала Лайза Родригес.

Она стояла над столом, загородив солнце. Француженка вздрогнула, а потом захохотала резким французским смехом. Она подняла кверху руки, с насмешкой изображая капитуляцию, и вернулась к своему журналу.

— Привет, Лайза, — сказал Роб. — Давай, присаживайся.

Лайза села. Она бросила взгляд, полный испепеляющей насмешки, на француженку.

— Ты пускаешься в разговоры со всеми подряд? — поинтересовалась она громким голосом.

— Да, а ты нет?

Она не ответила. Ей не нравилось, когда день у нее начинался плохо, а тут второе неудачное начало подряд. И как только мог такой парень, как Роб, оказаться таким необыкновенно сложным? Кроме его умопомрачительной внешности второй его приманкой было тотальное отсутствие притворства. Но ведь если он был таким прямолинейным, то как ему удавалось так ловко обводить ее вокруг пальца?

— В этом идиотском городе второразрядных и третьеразрядных моделей больше, чем песчинок на пляже, — презрительно заявила она. — Не могу понять, почему они никак не уберутся в Сан-Пеллегрино либо в какое другое место, где торчат эти криворожие потаскушки.

— Остановись, Лайза, — сказал Роб. Француженка все еще слушала. Об этом говорили красные пятна, выступившие у нее на щеках.

— Нечего мной командовать, — рявкнула Лайза. — Ты еще теленок в этой игре, а я звезда.

— Старая, старая звезда, — негромко сказала француженка.

— Что ты там бурчишь? — огрызнулась Лайза.

— У-гу? — сказала француженка, поднимая глаза. Французы предпочитают уколы исподтишка. Прямая конфронтация не их стихия.

— С меня довольно, — заявил Роб, повышая голос. — Если тебе нравится портить мне завтрак, то я лучше пойду куда-нибудь еще.

— Ах! Ах! Я испортила тебе завтрак! — сказала Лайза. По ее лицу было видно, что она удивлена до шока. Любой нормальный парень на всем земной шаре почтет за честь позавтракать вместе с Лайзой Родригес. И вот она сидит тут за столом с парнем, который, по всей очевидности, является исключением из этого правила. Странно порой оборачиваются дела в этом мире.

— Ты не мог бы заказать мне кофе, будь так любезен? — Она резко переменила тактику. В ее голосе звучало почти извинение.

Роб махнул рукой хорошенькой официантке, моля небо, чтобы та не улыбнулась ему как-то особенно проникновенно. Может, ему пойти к хирургу и сделать пластическую операцию, как-нибудь изуродовать нос, чтобы они так на него не бросались?

— Завтра мы начинаем съемки, — сообщила Лайза, когда Роб пытался заказать кофе. Это прозвучало одновременно как угроза и как просьба о перемирии.

— Я знаю, — ответил Роб. — Ты ждешь этого?

— Да я, вообще-то, уже как-то раз или два снималась.

— Мне это известно, Лайза. — В его голосе прозвучало раздражение. Он поймал, наконец, взгляд официантки и заказал кофе. Лайза наблюдала за ним. Слабым он не был. Вся его скромность, желание сделать людей счастливыми, отсутствие амбиций, казалось, говорили об этом, в нем чувствовалась глубокая внутренняя сила. Его можно было сдвинуть лишь ровно настолько, насколько он позволит сам, и ни на дюйм больше… После этого он становился несокрушимой скалой, каменной плитой. Он знал, где проходят его границы, но не демонстрировал это. Люди, считавшие его податливым, заблуждались. Быть может, такими и были американские герои, такие как Шейн, Джимми Стюарт — приятные парни, которых трудно вывести из себя, но страшные, если дело доходит до войны. Латинос совсем не такие. Лайза и ее сородичи постоянно демонстрируют свою решительность. Весь мир видит их яйца с рассвета до заката. Они сходят за крутых, однако в тот девяносто девятый день, когда действительно требуется проявить решительность, латинос уже больше не кажутся мачо. Когда начинается бой, они убираются в сторонку и предоставляют проливать кровь таким, как Роб Санд.

— Да, правда, я жду этого. Очень жду. Тебя не интересует, отчего?

— Ну?

— Оттого, что я буду делать это с тобой.

— Спасибо.

— Оттого что я влюбилась в тебя. — Она нарочно подняла ставку. Солнечные лучи падали ей на лицо. Она казалась богиней.

— Да нет, ты ошибаешься, Лайза. Ты просто… ты играешь людьми. Играешь сама с собой.

— Я не играю. В игры играют такие, как Мери. Я чувствую. Глубоко чувствую. Я эмоциональная и не страшусь эмоций. А ты?

— Не знаю, Лайза. Люди твоего склада совершенно чужды мне. Я не могу к тебе привыкнуть. Справиться с… интенсивностью всего этого. Скачки в настроении, драматичность, которая постоянно окружает тебя.

— Я знаю, что это тяжело. Я действительно немного чокнутая. Впрочем, как и все мы. Но глубоко внутри я хорошая, добрая. Я верю в Бога. Стараюсь поступать прилично.

Она придала своему лицу благочестивое, кающееся выражение. И сожалела, что у нее с собой нет на голове шарфа для вящей убедительности.

— О, Лайза, я знаю, что это так. Я чувствую это. Он протянул руку и взял ее ладонь в свою, тронутый признанием, что она глубоко чувствует. — Я ведь не критикую тебя. Я просто сказал, что мы совершенно разные, вот и все. Ты действительно мне нравишься. Правда.

— И ты находишь меня привлекательной? — спросила Лайза, беря быка за рога.

— Да разве кто-то может думать по-другому? — Ей не это хотелось услышать от него.

— Ты сам так считаешь?

— Да. — Это так. Он так считал. Ее красота казалась ему неземной. Она была пугающе красивой. Когда он занимался с ней любовью, она напугала его. Лайза умела быть соблазнительной. Он уже отведал ее запретного плода. Всегда будет помнить. А если ты хоть раз отведал от яблока по имени Лайза Родригес, то тебе уже никогда не забыть ее.

— Ну, тогда ладно, — промурлыкала она, сжимая его руку.

— Тебе, пожалуй, пригодится это при съемках, — заметил он с застенчивой улыбкой. — Ведь как известно, главные исполнители женской и мужской роли влюбляются друг в друга во время съемок. И от этого им бывает легче играть. А потом — гуд бай и прощай навеки.