Артем Литвинов - Пылающая комната

Крис спел несколько песен, в том числе и «Змеелова», которого он пел теперь на каждом концерте. Стэн знал, что Харди поет для него, и ему это было приятно. Иногда перед концертом он просил Криса спеть ту или иную песню, и тот всегда исполнял его просьбу. Каждая песня сопровождалась экстатическим ревом, и, когда Крис допел последние слова «Жертвоприношения», какая-то растрепанная девица все-таки выскочила на сцену и кинулась ему на шею. Крис коротким жестом отстранил телохранителей, бросившихся на выручку и, прижав девушку к себе, крепко поцеловал ее в губы. У Стэна сердце застыло в груди от ревности, как глупо бы это ни было, но он тут же рассмеялся, смотря на то, как девчонка уходит со сцены, покорно, как овечка, оглядываясь на Криса почти с ужасом. Внизу ее окружили подружки, со смертной завистью в глазах, они, видно, пытались расспрашивать ее о чем-то, но за гулом восхищенной толпы, они вряд ли слышали сами себя.

«Ну, я тебе устрою», подумал Стэн, он отлично знал, что Крис это проделал исключительно ради поддержания имиджа, но ревность все равно душила его. Однако тут произошло нечто, заставившее Стэна надолго забыть о неизвестной девушке, получившей поцелуй Харди.

Крис поднял руку ладонью вверх, призывая всех к молчанию. Толпа затихла. Всем было известно, что сейчас Крис будет «посвящать песню». Он делал это не очень часто, песни посвящались тоже избранным, например, жене Арчи, матери Криса или, в редких случаях, какому-нибудь коллеге по рокерскому цеху, безвременно скончавшемуся от СПИДа или передозировки. Например, Стэн знал, что одна из ранних песен «Ацтеков» посвящена памяти Фредди Меркьюри. Впрочем, «ацтеки» предпочитали живых, и не было в городе такой девушки, которая не мечтала бы о том, как ее имя произнесет со сцены Крис Харди.

Итак, Крис поднял руку и объявил:

— Сейчас мы сыграем вам новую песню. Она с нашего следующего диска и посвящена… — Крис сделал многозначительную паузу, а когда заговорил снова, Стэну показалось, что он слышит в его голосе звенящую нотку напряжения — моему другу Тэну Марлоу! — ноги у Стэна сделались ватными, он прислонился к стене. Ему казалось, что все смотрят на него, хотя единственный, кто правда глядел в его сторону, был довольно улыбающийся Айрон. Стэна словно кипятком облили, он испытывал дикую злость на Криса за то, что тот вот так, со сцены выкрикнул его имя, сразу обнажив связь между ними и сделав ее достоянием этой толпы, за то, что он произнес эти два слова, которые были запретными для самого Стэна все четыре года. А с другой стороны, он чувствовал себя ужасно, непристойно счастливым, словно это очередное доказательство любви Криса было самым важным, словно он все время боялся, что Крис стыдится этой связи, а теперь понял, что нет, Крис гордится ей.

Харди подождал, пока толпа перестанет изливать свою радость по адресу неизвестного ей Марлоу, и уже тише закончил:

— Песня называется «Табу».

От этого слова Стэну стало еще хуже. Он даже не представлял, что мог написать там Крис. Вдобавок, это была аллюзия на недавно вышедший скандальный фильм, который они с Крисом смотрели вместе, и Харди был просто заворожен историей мальчика-самурая, даже написал потом песню под названием «Демон», которая тоже должна была войти в новый диск. Стэн в ожидании самого ужасного, не отрываясь, смотрел на своего друга, который отошел от края сцены, волоча за собой микрофон, и чуть заметно кивнул Джимми, давай, мол. Джимми кивнул в ответ, прищурился, лицо у него стало такое, как будто он прислушивался к чему-то трудно уловимому, и тронул струны. Гитара издала протяжный, пробивший Стэна до самых костей вопль. И тут вступили барабаны, их безумная дробь нарастала, как грохот мчащейся на берег волны, Крошка приподнялся над своим табуретом, лицо у него сделалось совершенно невменяемое, кончик языка облизывал губы, и Стэн подумал, что наверное так ударник выглядит в момент наивысшего сексуального напряжения. Тут же снова вступила гитара и почти одновременно с ней — Крис.

Стэн стоял, сжав руки так, что на ладонях выступили кровавые лунки от ногтей, вслушиваясь в мятежный голос, который бросал вызов всей этой толпе и говорил, что настоящая любовь запретна, что запрещено все, что действительно необходимо человеку, все, что составляет его душу, потому что именно это невыносимо для окружающих. Он говорил, что ему плевать, он нарушит любые табу и возьмет все, что хочет. Что никто не встанет на его пути. Стэн знал, что собравшиеся в зале болваны понимают эту песню исключительно как протест против социального строя или злых родителей, запрещающих им принимать наркотики или трахаться сколько душе угодно, но он-то знал, о чем это. Это было настолько о нем, не о Крисе, а именно о нем, о его душе, которая должна была прорваться через все хитросплетения собственных запретов, что Стэн просто не мог понять, откуда его легкомысленный Крис столько знает про него. По лицу у него потекли слезы, и, чтобы скрыть, их он отвернулся к стене.

Когда после концерта Стэн вошел в гримерную Криса, тот в одних кожаных штанах стирал с лица пот и пудру, щурясь на свое отражение в зеркале. Мокрая насквозь майка валялась на полу, как-то Крис сказал Стэну, что за каждый концерт теряет до двух килограммов. Больше в гримерной никого не было и Стэн подумал, что его друг наверное всех выставил потому что знал, что Стэн не будет ждать в машине, а зайдет прямо сюда. На звук закрывающейся двери он обернулся, и в беспощадном свете ламп Стэн увидел, что Крис осунулся и под глазами у него тени. Иногда ему хотелось запретить Харди давать эти чертовы концерты, потому что он просто пугался, когда видел сколько энергии отдает Крис.

— Привет, — сказал Крис с той беспомощной радостью, которая озаряла его лицо всякий раз, когда он видел Стэна, — ну как?

— Ты чокнутый. — устало ответил Стэн, валясь в кресло. Там, в зале, Айрон принес ему стул, но он все равно простоял весь концерт. — Боже, что же ты делаешь со мной?

Крис бросил салфетку на столик перед зеркалом и подошел к креслу. Присел перед ним на корточки. Выражение его глаз стало почти испуганным.

— Ты сердишься? — спросил он неуверенно. — Послушай, я все продумал. Мало ли на свете Марлоу, в этом городе никто не знает про эту историю, а полного имени я не назвал. Не бойся, все будет хорошо.

— Я не об этом, — сказал Стэн и, не удержавшись, положил руку на темные волосы Харди. Они были влажными и рассыпались под его ладонью. — ты погубишь себя. Они все, конечно, болваны, но найдется какой-нибудь умник и поймет, что ты вложил в эту песню, он все поймет, и тогда ты можешь перецеловать всех девушек в зале, тебе никто не поверит.

— Поверят. — уверено сказал Крис. — ни одна из этих девчонок не откажется от своего шанса, а для этого я ведь должен быть гетеросексуалом, так?