Жанна Режанье - Ловушка для красоток

Он долго молчал.

— Можно ли узнать, почему вдруг?

— Потому, что мне так хочется.

— Ага. Потому, что тебе так хочется. Просто такой каприз.

— Нет, не каприз. Я хочу вырваться из рутины.

— Несколько неожиданное решение, ты не находишь?

— Я уже давно об этом думала.

— И ты вот так возьмешь и уедешь? — Ну да.

— Следовательно, это для тебя ничего не значит?

— Что именно?

— Мы с тобой.

— У нас с тобой никогда не было планов на будущее. Мне, во всяком случае, о таких планах ничего не известно.

— Ах, вот оно что! Теперь я все понял, наконец-то понял! Если ты решила, что нашла способ заставить меня жениться, то ты ошиблась. Зря стараешься. Я тебе тысячу раз говорил: семейное счастье не для меня.

— Кто говорит о семейном счастье? Я об этом и не заикалась.

— Хорошо. Обедать мы хоть идем? Ты готова?

Когда Брюс поднялся с дивана, у него дрожали колени.

— Не скрою, это шок для меня. И думаю, ты поступила некрасиво — приняла решение за моей спиной.

Брюс нервно вертел бокал.

— Почему — за спиной?

— А как?

— Я только сегодня приняла это решение, и ты первый человек, которому я рассказала о нем.

— Как все просто у тебя! Под влиянием минуты ты принимаешь решение, ничего толком не обдумав, не посоветовавшись со мной, не беря во внимание мои планы.

Ева прекрасно видела, как сильно задет Брюс, но что ей до этого? Он не принимал ее всерьез, так почему она должна щадить его самолюбие?

— Чего ради мне оставаться? — спросила Ева.

— Очень мило. И чрезвычайно лестно для меня. Ева почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Ты хоть раз задумался над тем, что это была за жизнь для меня и моего сына? Я хочу сказать тебе, Брюс Формен, что я жила в пустоте. Наши отношения тянулись слишком долго, и, пока я еще в состоянии это сделать, нужно все изменить.

— И что же насчет нас с тобой?

— А что насчет нас с тобой?

— Для тебя это не значит ровно ничего, так? Ева пожала плечами.

— Это было приятно — пока было.

— Вот как.

Брюс с трудом сдерживался.

— Ты очень славный человек, Брюс, но понимаешь ли ты, что я так и не узнала, кто ты такой, а ты так и не узнал ничего обо мне. Что же сейчас говорить о каких-то утратах? Видишь вот эту стенку? С тех пор, как я стала моделью, ни один человек не отнесся ко мне сколь-нибудь уважительно, на меня смотрели, как на эту стенку. Но я же не стенка, Брюс! Я человек, чего ты не желаешь признавать, и поэтому я решила уехать.

— И ты можешь так спокойно зачеркнуть все, что было между нами?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Брюс, просто не понимаю.

— Ты прекрасно знаешь, — Брюс побагровел, — ты прекрасно знаешь, что я…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что любишь меня, Брюс? Не это ли ты хочешь — и не можешь — сказать мне?

Брюс смущенно уставился на собственные руки. Ева ни разу не видела его в такой растерянности. Он долго маялся, прежде чем с трудом выдавил:

— Возможно, ты права. Возможно, я действительно люблю тебя. Он поднял голову и виновато усмехнулся:

— Если мне до такой степени не хочется, чтобы ты уехала, то надо полагать, что я тебя люблю!

— Пройдет.

Брюс пристукнул кулаком по столу:

— Тебе доставляет огромное удовольствие мучить меня!

— Нет-нет! Но я не вижу, что нас связывает, и что именно нам бы следовало попытаться сохранить.

Брюс заговорил так тихо и так невнятно, что Ева с трудом расслышала и разобрала слова:

— Ева, милая, дай мне шанс. Я знаю, как тебе не нравится, что я пропадаю на ипподроме, я готов постараться, я согласен только изредка заезжать на скачки.

— Это бесполезно.

— Не было до сих пор женщины, ради которой я был бы готов поменять мои привычки, но ты так много значишь для меня… Дай мне попробовать.

— Да нет же, Брюс! Ничего не получится.

Ева сама была поражена: неужели это она говорит таким тоном, исполненным уверенности, искренности и спокойного достоинства?

— Ты действительно не тот человек, Брюс, который способен создать семью. Ты живешь приемами и дискотеками, бизнесом и всем, что с бизнесом связано, ты не можешь без ночной жизни большого города, тебе необходимо появляться на людях с красивыми моделями.

Ева знала, что говорит с полной искренностью, что каждое слово, произносимое ею, — несомненная правда.

Она знала. Теперь она действительно знала, она нашла-таки суть, подлинность, истину, которых так недоставало ее жизни.

Ева спонтанно открывала внутри себя личность, о существовании которой и не подозревала, личность сильную, честную и глубокую, способную опираться на собственные силы, поверить в себя и уважать себя.

Эта личность и была настоящей Евой, которая почему-то считала, что должна быть игрушкой Брюса Формена или кого-то еще.

Она созрела как личность, и новая зрелость, долго искавшая себе выхода, теперь этот выход нашла.

— Я не так хочу жить, — говорила новая Ева. — Я хочу самостоятельно жить, принимать самостоятельные решения и иметь время понять, кто я в конце концов такая.

Брюс воззрился на нее с изумлением, к которому, однако, примешивались восторг и уважение.

— Но что ты собираешься делать? Чем ты намерена заняться?

— Пока не знаю. Мне нужно время, чтобы разобраться. Месяца два я собираюсь просто отдыхать — у меня никогда не было ни отпуска, ни передышки. Возможно, после отдыха я что-то придумаю. Я действительно еще не знаю, какой… какой путь я изберу. Но в одном я абсолютно уверена: я свой путь найду.

Ева знала, что обогнала Брюса Формена, что он и тот образ жизни, который он собою воплощал, остаются позади — к этому уже нет и не может быть возврата, но неизвестное будущее не путало ее, а сулило надежды.

— Я прошу тебя пересмотреть твое решение, Ева.

Он стоял на тротуаре в шесть часов утра и, без сомнения, переживал самый страшный удар, который когда-либо наносила ему жизнь.

Занимающийся летний день обещал быть влажным и душным — типичное манхэттенское пекло. Еве было приятно думать, что она уедет из города до жары, еще приятней — что не будет собеседований в пропитанных потом нарядах, в туфлях на высоченных каблуках, терзающих отекшие от жары ноги… Но самое радостное — она свободна, сама себе хозяйка, ни перед кем не обязанная держать ответ!

— Прошу тебя.

Брюс подошел совсем близко, наклонился к ней с умоляющим выражением на вспотевшем лице.

— Брюс, не сердись, я не могу.

— Мама, мама!

Эндрю возбужденно подскакивал на сиденье, тиская любимого плюшевого медвежонка. Ева села за руль.

— Прощай, Брюс. Спасибо за все. — Брюс достал платок и утер пот со лба.

— Может быть, когда ты приедешь… — Он прикусил губу.

Ева не ответила — только улыбнулась.

В зеркальце заднего обзора убегали назад громады Манхэттена. Небо было окрашено розовым, золотистым и бирюзовым — тонами раннего утра. Над мостом Джорджа Вашингтона сгрудились облака, отражаясь в Гудзоне.