Елена Богатырева - Маленький ад для двоих (Беглянка)

«Неля, — повторял в забытьи Алик. — Неля…» И Старик задумался. А может быть, все-таки эта девочка? Она сильная, она справится с Аликом. Он сумеет внушить ей, что она несет за него ответственность. Она не сможет бросить его.

Старику было тогда под шестьдесят. Но неизрасходованные силы били через край. Жаль, не передать их этому бедному мальчику. Этому слабому, хрупкому ребенку. Кто будет нянчиться с ним, когда отца не станет?

Нужно было решить за него, что ему нужно, раз уж он сам не мог справиться с этим. И старик решил — пусть Неля. Пусть лучше Неля, чем этот Джон с наркотиками. Старик обработает Нелю, она никогда не уйдет от Алика. Она станет его вечной нянькой.

Он знал, что Неля вышла замуж. Его это нимало не трогало. Более того, он знал, что она беременна, — это было ужасно. Всю жизнь нянчиться с чужим ребенком… Это ужасно! Но что поделать. Он что-нибудь придумает насчет этого ребенка. Потом. Сейчас главное — вернуть Нелю. Она вернется. Вряд ли она забыла Алика. Он добьется, чтобы она вернулась.

Это все остальные могут считать, что есть вещи невозможные. Старик был уверен, что возможно все. Нужно только все время двигаться в направлении своей цели и обходить препятствия. Каждый день — маленькими шагами. И ты обязательно придешь. Не важно — как скоро. Он никуда никогда не спешил. Он умел ждать.

Люди нетерпеливы. В этом причина всех их неудач. Они всегда за чем-то гонятся. Они не могут терпеливо ждать, пока это что-то само придет к ним в руки. Ждать и каждый день делать маленький, почти незаметный шаг в нужном направлении. Люди смешные. Они либо несутся куда-то очертя голову, либо сидят на месте и скулят. Этим людям ничего не светит в жизни. Старик был уверен в этом. Вон они, живые примеры, топчутся вокруг: спиваются, опускаются, просаживают состояния, наживают болезни. Что их гонит? Почему они так нетерпеливы? Чувства. Чувства, которые подступают к горлу и не дают вздохнуть, если ты сейчас же, сей же миг не получишь желаемого. Только сейчас, потому что завтра это желаемое уже обесценится. Завтра — ты уже не победитель. Ты уже проигравший. Потому что не получил того, к чему так рвался, вчера. Может быть, они не умеют желать? Нет, умеют. Только им и в этом мешают чувства. Чувства накаляют желание до предела сегодня, когда так хочется. Они до того распаляются, что назавтра происходит короткое замыкание. Назавтра желание перегорает.

Старик привык быть победителем. Его чувства не достигали никогда размера катастрофы. Он всегда назавтра с удовольствием наслаждался тем, что захотел вчера. Он был гурманом в жизни. А сзади, где-то там далеко бродили тени людей с воспаленными страстью глазами. Они прожили свое сегодня. Их завтра не наступило. Они сожгли свои ценности в топке страстных желаний. Они остались ни с чем. А Старик всегда получал то, что хотел. И Нелю он тоже получит для Алика. Не сегодня, так завтра. Не завтра — так через месяц. Ожидание — это ведь предвкушение победы.

Неле снился сон. Она видела его уже сотню раз. И сто раз подряд душа ее напрягала все свои силы, пытаясь хотя бы во сне изменить то, что произошло с ней в реальности. Кровь в сосудах, казалось, накалялась до уровня кипения. И не унять ее было. Никак не унять. Бурлящая кровь заливала пол. И страшные муки корчили тело. И сознание металось беспомощной птичкой, обезумевшей пичугой над этим кровавым потоком. И не в силах вынести этого ужаса, этих конвульсий тела, порхало где-то уже высоко, там, где крошечная душа, которой так ненадолго суждено было обрести плоть и кровь на этой земле…

Она проснулась ранним утром. Она снова проснулась в слезах. Нет, она никогда не расскажет этого Ка. Это невозможно. Рассказать — значит пережить все заново. А пережить это заново нет и не будет никогда сил. В конце концов, это ее горе. Это самое большое предательство, которое она сотворила по отношению к жизни. Не к своей — к жизни вообще. Тело предало ее. А значит, и сознание, которое упорхнуло птичкой, все-таки таило где-то в глубине мысль об этой измене. «Мне все равно, — думала Неля. — Я не дам ему жить, как он не дал жить крохотной душе… Даже если это мой грех, мое предательство — он заплатит за то, что пробудил во мне все это. За то, что заставил предать…»

Она прошла через веранду и покосилась на висевшее на стене дедово ружье. Вышла в сад. Осыпались сирени. Белые цветы на кустах жимолости засохли и приобрели погребальный вид. Но где-то там, у самого забора распускался жасмин, обещая снова медвяные запахи, снова теплые дни. Ей пора. Не то этот мед заставит мечтать о чем-то большем. Только что будет с Ка? Еще недавно ее ничто не удерживало в этой жизни, а сегодня… Он любит ее. Не может быть в жизни столько любви. Но он — любит ее. Кто-то, быть может, перешагнул бы через это, но ведь не она, правда?

А потом она вспомнила, как не смогла перешагнуть через любовь Юры и что из этого вышло. Но ведь она не любила Юру. А Ка, выходит, любит? Еще нет, но вот-вот сердце ее будет привязано навсегда. Опять навсегда? Нет, нельзя в третий раз начать жить заново. Во второй можно. А в третий нельзя. Даже если этот третий раз самый сладкий, самый долгожданный. С Ка ничего не будет. Он сильный. Она тихонько исчезнет из его жизни. И он никогда не узнает, где она и что с ней.

Отдав должное немецким друзьям, повозив их по городу, Ка оставил их ужинать в «Астории», а сам под предлогом неотложного визита поехал в сторону Васильевского острова. Он больше не заходил к Юрию домой, он решил сразу поискать его в том же баре. Они заметили друг друга сразу, как только Ка переступил порог. Он стоял в дверях, Юра сидел за столом, и они напряженно смотрели друг на друга. Ка еще минуту колебался, а потом решительно направился к Юре.

Как ни странно, Юра смахнул с ближайшего стула дремавшего собутыльника и широким жестом предложил Ка сесть.

— Давай, — жестко сказал он. — Говори.

— Вы приняли меня за кого-то другого в прошлый раз…

— Уже понял. Не похож ты на этого звонаря.

— На кого?

— Что тебе, собственно, надо? — начал заводиться Юра. — Ходишь, подглядываешь. Кто тебя послал?

Он почти перешел на крик. Благо в зале было слишком шумно, чтобы кто-то обратил на них внимание.

— Подожди, подожди, я помочь хочу.

Больше всего на свете Ка боялся, что разговора опять не получится.

— Мне?

— И тебе тоже, в конце концов! — убежденно сказал Ка.

Юра как-то сник и посмотрел на него вяло:

— Так ты врач? Значит, точно не ты ей звонил тогда…

— О господи. Да вы мне слова не даете сказать…

— Понятно. Значит, врач. Значит, информацию о ней собираешь. Думаешь, она такая, потому что муж до ручки довел? Это я такой, потому что она меня довела, — заревел он, и дремлющий рядом сосед очнулся и закивал головой.