Мириам Рафтери - По вине Аполлона

– Да, я поднял его в воздух, хотя и с трудом, но эта чертова штука продолжает заваливаться, когда я сбавляю скорость.

Я вгляделась в чертежи.

– Похоже, с пропеллером здесь что-то не так. – Я прищурилась, мысленно представив Алекса в биплане, на котором он когда-то постоянно летал. – Угол неверен. Вам нужно его изменить… вот так. – Взяв карандаш, я быстро проиллюстрировала свою мысль. Он посмотрел на меня так, словно я только что сказала ему, что прибыла с Марса.

– Откуда, черт побери, вам столько известно о летательных аппаратах?

– От брата. Он был летчиком, выполнявшим фигуры высшего пилотажа для Голливуда.

– Голливуда? Никогда о таком не слышал. Я даже не подозревал, что кто-то еще, кроме Райтов, добился успеха в создании летательных аппаратов.

– Никто и не добился. Ну, не совсем… – Я поспешно переменила тему разговора. – И с кем вы летаете на вашей машине?

Он мгновенно сник.

– К сожалению, пока я совершаю все свои полеты в одиночестве. Я надеялся, что Пруденс присоединится ко мне, но она не одобряет моей «глупости», как она это называет. Хочет, чтобы я все это бросил, когда мы поженимся. Полагаю, она боится, как бы я не сломал свою дурацкую шею и не оставил бы ее богатой вдовой.

– Вы не можете вот так, просто, отказаться от своей мечты.

На его лицо легла тень.

– Это уж моя забота.

– Но это неверно. К тому же, вы могли бы установить новый рекорд.

Мгновение он смотрел на меня так, будто видел впервые, затем задумчиво улыбнулся.

– Вы совсем непохожи на женщин, которых я когда-либо знал.

Интересно, сколько же было этих женщин?

– Вы тоже непохожи на мужчин, которых я когда-либо знала, – ответила я честно. Чем больше я узнавала о Натаниэле Стюарте, тем сильнее он меня интриговал. Как и его сестра – только намного больше.

Я вспомнила, что миссис О'Хара сказала мне о болезни Виктории, и упомянула об этом.

Он нахмурился.

– Странно. Виктория ничего мне не сказала, хотя и выглядела немного бледной, когда, после вашего ухода, спустилась в гостиную. Она хотела поговорить о чем-то наедине с Пруденс. Похоже, ребенок начинает испытывать теплые чувства по отношению к своей будущей мачехе. Хорошо.

Теплые чувства по отношению к этой ледышке! Я едва не фыркнула. Лед и пламя…

Пламя. Я содрогнулась, увидев на мгновение мысленным взором объятую пламенем Викторию. Как могла я остаться в стороне, допустив, чтобы эта невинная маленькая девочка едва не сгорела во время землетрясения…

– Натаниэль, – я порывисто вздохнула. Он поднял голову.

– Вы побледнели. Вам нездоровится?

– Я не больна. Но я не та, за кого вы меня принимаете, – начала я торопливо. – Видите ли, дело в том…

Внезапно дверь мастерской с грохотом распахнулась и внутрь влетел комок шерсти. Проносясь через всю комнату, словно пушечное ядро, он замер у моих ног.

– Бесенок, должно быть, прорыл лаз под забором, – заметил раздраженно Натаниэль.

Я взяла Аполлона на руки и, стряхнув грязь у него с носа и лап, погладила по спине, молча проклиная его столь несвоевременное вмешательство.

– Придется мне обложить забор снаружи камнями, – сказал Натаниэль, забирая у меня щенка. – Надеюсь, это положит конец твоим шалостям, – сообщил он проказнику и, повернувшись ко мне, спросил: – Вы не заглянете к Виктории, пока я тут разбираюсь с этим возмутителем спокойствия? Передайте ей, что я скоро буду.

– Да, конечно, – пробормотала я, поняв, что наш разговор окончен. Натаниэль, чувствовала я, начинал проникаться ко мне доверием, хотя все еще считал, что я сплю с мужчинами за деньги.

Придется мне запастись терпением и подождать другого случая, чтобы сообщить Натаниэлю правду, сказала я себе, направившись к дому. Но что если он мне не поверит?

Я содрогнулась, не желая даже думать о такой возможности.

– Виктория? Это Тейлор. Можно войти? – Из комнаты доносились приглушенные рыдания. Что же такое сделала Пруденс, чтобы так расстроить девочку?

Дверь отворилась. Глаза Виктории были красными и опухшими, по лицу текли слезы. Шагнув в комнату, я порывисто обняла ее и прижала к груди.

– Миссис О'Хара передала мне, что ты плохо себя чувствуешь, – начала я осторожно. – Не хочешь сказать мне, в чем дело?

Виктория подняла на меня испуганные глаза. Чего она так боялась? Неужели и в самом деле заболела?

– Пруденс не велела мне об этом говорить, – губы Виктории дрожали.

Я подвела ее к кровати с балдахином и села рядом.

– Почему?

Виктория поднесла к носу вышитый носовой платок.

– Она с… сказала, что это неприлично… что это проклятие женщины. Вот почему у меня идет кровь.

И тут до меня дошло.

– Виктория, в этом нет ничего неприличного. И, разумеется, ты не проклята. Просто ты становишься женщиной.

Глаза ее широко раскрылись.

– В самом деле? – спросила она недоверчиво. – Откуда ты можешь это знать?

Я успокаивающе ей улыбнулась.

– Потому что я прошла через то же самое примерно в твоем возрасте – мы все через это проходим. Это нормально и в этом конечно же нет ничего постыдного.

Черты ее лица разгладились, но в глазах появился вопрос.

– Почему же тогда Пруднес говорит, что это неприлично?

Я не имею никакого права, напомнила я себе, едва не выругавшись вслух, гневаться на Пруденс за то, что она напугала ребенка; в конечном итоге женщины в начале века были не слишком-то просвещенными в подобных вопросах.

– Некоторые люди так считают, – сказала я ровным тоном, – но я – нет, тебе тоже совсем не обязательно придерживаться подобных взглядов. То, что с тобой происходит, совершенно естественно. Такое будет теперь происходить с тобой каждый месяц в течение нескольких дней, но из-за этого совсем не стоит расстраиваться или прекращать свои обычные занятия и ложиться в постель.

Она посмотрела в окно на сад внизу.

– Я думала, что умираю… Всю ночь у меня болел живот, а сегодня утром было так много крови…

С минуту я размышляла.

– Пруденс объяснила тебе, что делать?

Виктория наморщила лоб.

– Она дала мне несколько чистых полотняных тряпочек и сказала, как ими пользоваться.

Я кивнула.

– Хорошо. – От Пруденс, похоже, был все-таки хоть какой-то толк. Сама я не знала бы, что предложить Виктории ввиду отсутствия тампонов и прокладок. – И что еще?

– Она велела мне принимать по две столовых ложки вон того отвратительного тоника. – Виктория скривилась, показав на стоявшую на прикроватном столике бутылку с какой-то бесцветной жидкостью. – Только он уж очень противный.

Взяв бутылку, я прочла на этикетке надпись: «Тоник Лидии Пинкхэм от меланхолии и женских недомоганий». Вытащив пробку и поднеся бутылку к носу, я присвистнула. Алкоголя в этом тонике было достаточно, чтобы свалить на неделю моего папочку с ног.