Ирина Горюнова - Фархад и Евлалия

Она всегда считала, что ей повезло с работой: быть журналистом такого уровня весьма недурная работенка, к тому же возможность блистать красотой среди бомонда – такая же неплохая дамская уловка: подцепить очередного карасика на тонкий стальной крючок, элегантно подсечь и вытащить за скользкое брюшко на воздух так, чтобы он в испуге хватал воздух посиневшими рыбьими губами… А она умела и подсекать, и вытаскивать… Элегантная рыбачка с хорошо подвешенным языком во всех смыслах… Умела также потрошить свежевыловленную добычу, не смущаясь неприглядностью тех внутренностей, что доставала из окровавленного чрева. Сам термин «грех» не доставлял беспокойства, потому что напрочь отсутствовал и в ее лексиконе, и в жизни. О ее блудливости ходили легенды, но вглядываясь в нежное полупрозрачное лицо, прикрытое роскошной гривой пепельных волос, очередная жертва впадала в состояние сомнамбулическое и была готова на всё. Искушение казалось таким сладостным, а возможное удовольствие чудилось столь пикантным, что все доводы рассудка оставались тщетными. А она с лету определяла «готовность» потенциального клиента и, потягиваясь, лениво размышляла: ловить или отпустить с богом… В последнее время подобные игры ей основательно прискучили и стали казаться пресной пиалой традиционного японского риса, даже не приправленного соевым соусом… Жизнь становилась скучна, эталонна и бессодержательна… Лале (доброй мамочке когда-то пришло в голову назвать свое дитя Евлалией), упакованной в бутиковые наряды и изящно декорированной украшениями от Тиффани, приелись игры салонов и выставок, вычурных и пустых настолько же, насколько были бессодержательны их посетители. В глубине души она стала и за собой прозревать этакую отнюдь не просветленную пустоту, что приводило ее либо в состояние неконтролируемой ярости, либо в алкогольную депрессию. Игры плоти перестали доставлять ей радость даже тогда, когда на ее пути появлялся чуть ли не антично-вылепленный образчик мужской красоты. Механические раскачивания вдоль и поперек кровати или вне ее оставляли равнодушным и тело, и душу. Она только прикусывала до крови губы, мечтая удрать от распалившегося и яростно врывающегося в нее самца.

С Фархадом она познакомилась на очередной безликой тусовке, лениво забредя туда по долгу службы. Он представлял известную строительную компанию и собирался заключать крупные договоры на строительство и отделку очередного меганебоскреба. Связи у него были. Лалу сразу привлек к нему совершенно особый неповторимый запах. Она всегда говорила, что чувствует мужчин обонянием, развитым у нее, практически как у хорошей охотничьей собаки. Фархад пах Востоком, инжиром, мускусом, пряными благовониями… Казалось, эти запахи сочатся из пор его совершенной смугловатой кожи, прячутся в жестких, как проволока, смоляных волосах, миндалевидных лунках ногтей, вызывающем бугре под идеально выглаженными брюками… Он смотрел на нее так же лениво и оценивающе, как обычно смотрела на мужчин она! С ярым прищуром уверенного в своей правоте зверя, готового перекусить горло слабой и доступной жертве. Впервые за достаточно долгий срок Лала почувствовала себя вытащенной на всеобщее обозрение из хрупкой раковины улиткой и поняла, что ее правила в этой игре не действуют. Ее боевое облачение казалось смешным, будто это всего лишь наряд бедной Золушки, готовый растаять с полуночным боем часов. Когда их представили друг другу (она даже не запомнила кто), Фархад коснулся ее руки и нежно поцеловал кончики пальцев, небрежно мазнув губами по совершенной коже, стоившей ей неимоверных усилий в самых дорогих салонах. Горячие губы пахли раскаленным песком пустыни.

– Фархад, – произнес он.

– Лала.

– У вас необычное имя.

– У вас тоже.

– Я из Ирана. Мое имя означает «непобедимый».

– Вам подходит.

– Как ваше имя полностью?

– Евлалия. В переводе с греческого – «красноречивая», что для журналистки весьма необходимо, – усмехнулась Лала, пытаясь совладать с собой.

– А еще Лала – иранское женское имя. Переводится как «тюльпан». Вы выбрали подходящую профессию, хотя вам, скорее, надо было стать манекенщицей или фотомоделью.

– Вы мне льстите, сударь? Традиционная восточная учтивость?

– О нет, нисколько. Скорее, я даже непростительно холоден. Вы заслуживаете куда более пышных эпитетов.

– Где вы так хорошо выучили русский?

– Моя мать – русская, отец – перс. Я говорю без акцента на обоих языках и практически без акцента на английском и французском, благодаря хорошему образованию.

– Вы мусульманин?

– Вас это смущает? Официально – да, в действительности – нет. Я не считаю себя мусульманином, как мой отец, и не являюсь христианином, как моя мать. Религия не входит в сферу моих интересов. Я поклоняюсь жизни и удовольствиям, которые она способна нам приносить.

– И насколько велик потенциал ваших изысканий в этой области?

– Достаточен для того, чтобы не останавливаться на достигнутом.

– Вы любопытный собеседник.

– Весьма польщен. Позвольте мне оставить вам свою карточку, на случай, если когда-нибудь вам захочется продолжить нашу беседу, Лала. – Ловким жестом фокусника он извлек белый прямоугольник визитки с незатейливой вязью черных букв и протянул собеседнице. – Позвольте откланяться – незавершенные дела.

Фархад приложил руку к сердцу и, мгновенно выскользнув из поля зрения Лалы, смешался с толпой. Та даже не успела протянуть ему свою элегантную карточку с выбитым на ней тонким рисунком роскошных орхидей. Более того, она чуть было не поймала себя на дурацкой детской привычке грызть ногти. Торопливо отдернув руку ото рта и быстро оглянувшись, проверила, не заметил ли кто случившийся конфуз.

Торопливо улизнув со ставшего вновь скучным фуршета, Лала отправилась домой. Стоя под жесткими струями контрастного душа, девушка ощущала возбуждение и страх, пронизывающие каждый мускул, каждую клеточку тела.

Несмотря на поздний час о сне не могло быть и речи, поэтому ей ничего не оставалось, как сесть за написание очередной статьи. Очнулась она уже под утро и, поставив точку под готовым текстом, удивилась рассвету. «Гламурная шлюшка», как ее часто называли за глаза многочисленные завидующие ей тетки, чувствовала себя школьницей на выпускном балу – столько томительного предвкушения пульсировало у нее внизу живота, что даже становилось неловко. Поставив стрелки будильника на полдень, она отправилась спать.

Днем, сидя в кресле, небрежно вдавливающем ножки в ворс дорогого персидского ковра, Лала вертела в руках визитку Фархада.