Татьяна Веденская - Содержанки

– Легче? – спросила Марина.

– О да! – прошептала я, прикрыв глаза.

Боль отступила и теперь лишь едва ощущалась. Я не решалась, конечно, на эксперименты. Лежала, не шевелясь, но даже и так было понятно, что Марина сделала мне какой-то волшебный укол. В воздухе остро запахло какими-то лекарствами, спиртом. Я почувствовала, как крепкие Маринины руки подхватили меня за плечи. Она помогла мне перевернуться и перебраться на диван.

– Я сделала тебе новокаиновую блокаду, но это не выход. Тебе надо с йогой завязывать.

– Спасибо!

– Да ну тебя к черту. Отвечай еще за тебя. Я тебя и пальцем не тронула, а ты уже коньки отбрасываешь? Э, нет, так дело не пойдет. Угораздило меня притащиться именно в этот момент. – Голос Марины, хоть и все еще злой, звучал теперь по-другому.

Она молчала, я же лежала и думала о том, какая странная штука жизнь. И о том, что нужно куда-нибудь записать это слово – люмбаго. Что это за зверь? Надо будет посмотреть в Интернете. Надеюсь, это лечится. В любом случае у меня теперь есть идеальная отмазка от всех видов физических нагрузок. Да я теперь сама себе яблок в дом не подниму – пусть все Свинтус таскает… То есть, конечно, со Свинтусом тоже что-то надо делать. Раз уж в моем кресле сидит его жена. Но что мне с ней делать, я на самом деле не представляла.

– Ты что, врач? – спросила я.

Марина посмотрела на меня, и что-то в ее взгляде было такое… жуткое. Усталость, помноженная на отчаяние и бессилие. Взгляд бездомной больной собаки, притаившейся зимой в теплом подъезде. Что ж такое со Свинтусовой женой? Женам положено быть румяными, улыбчивыми и довольными. У них-то все должно быть прекрасно. Не жизнь, а сказка. Впрочем, по Марине этого никак не скажешь.

– Я была врачом. Теперь вот не пойми чем занимаюсь. За всякими молодыми тварями бегаю. А зачем, кто бы еще сказал. – Марина скользнула по мне взглядом. – Тебе надо бы еще но-шпу выпить. Диклофенак есть? Если нет – купи.

– Спасибо тебе.

– Всегда пожалуйста. – Она горько усмехнулась.

Я покачала головой. Повисла пауза, в течение которой, могу поклясться, мы с Мариной думали об одном и том же – о том, как это все странно.

– Н-да… – пробормотала я.

Марина усмехнулась, и я против воли тоже ухмыльнулась.

– Дебильная какая ситуация, да? – бросила я нейтрально-дружелюбным тоном.

– Да уж, – согласилась она.

– Ты, должно быть, меня ненавидишь, – предположила я.

На сей раз пауза была долгой, очень долгой. Потом Марина встала, прошлась по гостиной, взяла в руки мои (то есть свои) часы, покрутила их в руках и поставила на место.

– Нет, не думаю.

– Правда? – удивилась я.

– Я тебя не знаю. Ты мне вообще никто, – задумчиво пробормотала она, рассматривая мои стены и полки.

– Это правда.

– Я ненавижу что-то, очень, очень сильно ненавижу. Но не могу понять теперь, что именно. Меня просто трясет от ненависти, – призналась она. – Я была уверена, я думала, что ненавижу тебя. Еще утром я была готова тебя четвертовать. Но вот смотрю на тебя и понимаю, что ты мне вообще-то безразлична.

– Может, ты ненавидишь его? – брякнула я и тут же пожалела.

Маринин взгляд потемнел, лицо исказила судорога. Она так странно посмотрела на меня, словно снова вернулась к обдумыванию вопроса: выкинуть меня из окна или оставить. Она отвернулась, так ничего не сказав.

– А у тебя тут пыль. – Марина провела рукой по моей полке с дисками и показала мне ладонь.

Я поперхнулась. Ровно таким же жестом пыль проверял Свинтус.

– У меня убираются по вторникам и пятницам.

– Кто? – полюбопытствовала Марина. – Нянька?

– Нянька? Нет. Уборщица. То есть домработница.

– И Вася платит? – поразилась Марина.

Я кивнула. Рассказывать всей правды о своей домработнице я не стала. Ни к чему Марине все знать. Кто много знает, скоро состарится, а Марине еще больше стариться никак нельзя.

– Удивительно! – Марина покачала головой. – А меня пилит, пилит, достал уже. Говорит, что раз уж я сижу у него на шее, то от меня должна быть хоть какая-то польза. Ты видела его шею? На чем там сидеть, там и шеи-то нет!

– Это точно, – усмехнулась я. Разговор становился просто абсурдным, но шеи у Свинтуса действительно не было. Вся ушла в плечи и часто болела.

– Польза! – фыркнула Марина. – Раньше от меня было много пользы. И тебе вот сегодня от меня есть польза, верно?

– О да! – воскликнула я, потирая спину.

– Ненавижу пилеж. Значит, тебя он не пилит. Почему?

– Меня он не успевает пилить, – пояснила я.

– В смысле? – удивилась она. – Вы что, все время только трахаетесь? Ни минутки свободной?

– Потому что его пилю я. Закатываю истерики.

– Специально? – уточнила Марина.

Я опешила:

– В смысле?

– Ты что, истеричка? Или невротичка?

– Я похожа на невротичку? – хмыкнула я.

Марина вздохнула:

– Ты похожа на ту самую стерву из моих самых страшных кошмаров. Ту, которая приходит, чтобы разрушить все, что только осталось в жизни.

– Но я не хочу ничего разрушать, – огорчилась я. – Каждый выживает как может.

– Это точно. Каждый выживает. А это откуда? – Марина взяла с полочки около телевизора мою фотографию. Единственную, наверное, которая осталась у меня с юных лет. С младых ногтей, так сказать. Мне на ней было восемнадцать с половиной лет, и ноги еще не были сломаны, и я была тогда совсем другой. Тогда бы никому не пришло в голову назвать меня стервой.

– Это я с подругой была на одном концерте.

– Красивое платье, – сказала Марина.

– Шили на заказ, – пояснила я, утаив то, для чего на самом деле было предназначено то платье. Это уж точно Марине незачем знать. Меньше знаешь, крепче спишь. – Это было десять лет назад.

– Да? – Марина посмотрела на меня, потом на фотографию, потом опять на меня. – Я бы не сказала. Я бы там тебе дала лет двадцать пять. А сейчас бы и того меньше.

– Чудеса косметологии, – усмехнулась я.

Мы снова замолчали, на этот раз с какой-то неловкостью. Между нами повис вопрос, на который мы не знали как ответить. Продолжить дальше ругаться стало теперь положительно невозможным. Ну как после такой светской беседы можно вцепиться кому-то в волосы? Уместнее было разойтись и постараться забыть о существовании друг друга. Надо понимать, что как бы мы там ни относились друг к другу, ничего со сложившейся ситуацией мы сделать не могли. Если у меня в руках и были какие-то инструменты влияния на Свинтуса, то в Марининых руках имелась лишь дырка от бублика. Не просто же так она вместо того, чтобы закатить скандал своему муженьку, пришла воевать со мной. Умная женщина, не стала ставить мужу никаких ультиматумов. Глупо идти войной с одним только сачком для бабочек в руках.

– Странно, да? – пробормотала Марина.