Николь Баарт - Снежный ангел

– Почему здесь?

– Отсюда рукой подать до лучшего в здешних краях ракового центра.

– Рак?

– Лейкемия. Мне осталось полгода, так врачи говорят.

– О господи, дядя Купер…

– Милая, они мне уже пятый год это говорят. – Он подмигнул.

– Почему ты мне не позвонил? Не сказал, что уехал из Нью-Йорка… что у тебя рак…

Ну да, стену, разделившую нас, я возвела своими собственными руками. И все же…

– Когда я сюда вернулся, твой отец мне сразу сказал, что ты хочешь жить своим умом. Если, говорит, мы ее любим, то должны уважать ее желания. Должны отпустить ее. Логика, я бы сказал, странная. И, поверь мне, он чуть не помер, следуя им самим установленным законам. Но он всегда верил: придет день, и ты объявишься. – Дядя улыбнулся. – И вот ты здесь.

То же самое сказал тогда Макс: «Ты здесь». Жизнь, как река, прибила меня к тому берегу, где когда-то все началось. Где было мое место.

Я терла лоб, пытаясь переварить услышанное.

– Ты прости, у меня сейчас такое чувство, будто меня пыльным мешком огрели…

– У меня тоже. – Купер усмехнулся и тут заметил Лили.

– Ох, дядя Купер! – Я всплеснула руками. – О чем я только думаю? Это моя дочь Лили.

Неуверенно улыбаясь, Лили выглянула из-за моей спины.

– Я не знала, что у меня есть дядя.

– Двоюродный дедушка, – поправил Купер. – Очень приятно познакомиться, мисс Лили.

– И мне приятно познакомиться. – Лили протянула Куперу руку, а тот, вместо того чтобы пожать ее, поднес к губам. Лили зарделась от удовольствия.

Я смотрела на них словно во сне. Столько перемен, столько новостей… Устроиться бы с дядей Купером на одном из плюшевых диванов и говорить, говорить… В детстве я нечасто его видела, но легендарный дядюшка из большого города всегда был источником радости. Как он умел слушать! И его советы были всегда в точку. Они мне и сейчас пригодились бы. Но больше всего я сейчас хочу увидеть папу. Немедленно.

– Он здесь. – Купер будто прочитал мои мысли. – Давно ждет тебя.

– Что?

Купер покачал головой:

– Сама увидишь. Трудно объяснить. Но вот это, думаю, должно помочь.

И дядя с некоторой торжественностью вручил мне толстый конверт. Я только сейчас заметила, что у него в руках что-то есть. На конверте стояло мое имя и адрес эвертонского дома Сайруса, но что там внутри, было непонятно. Другой конверт? Похоже, нынче вечер сюрпризов.

– Письма, – объяснил Купер, и открывать конверт не понадобилось. – Десятки писем. Твой отец начал их писать вскоре после удара и писал много лет. Первые он еще мог писать сам, когда же дела пошли хуже, он диктовал, а я записывал. У него для тебя есть записная книжка, а это письма, которые за него писал я. Каждое я положил в отдельный конверт и дату поставил, чтобы легче соблюдать хронологию. Но там многое повторяется. В последнее время у него такая каша в голове.

– Папа писал мне письма? – Я прижала конверт к груди. – Почему же ты их не отправил?

– Не знал, станешь ли ты их читать. Хотел подождать до тех пор, когда ты будешь готова. Ты готова, Рэйчел?

Секунда на размышления – и я кивнула.

– Он болен, Рэйчел. Это началось почти сразу после удара. Он многое забыл…

– Я готова, – перебила я.

Вникать в медицинские подробности? Выслушивать длинный перечень болезней, одолевших отца, которого я помнила сильным и здоровым? Нет, не хочу. В последний раз, когда мы с ним виделись, мы и парой слов не перемолвились, но он был здоров. А теперь меня хотят убедить, что он полная развалина? Сейчас главное другое…

– Я хочу видеть папу!

– Да, милая. Он тоже хочет тебя видеть.

Митч

Сочельник, 19.30

Стучат. Митч вздрагивает, предчувствие сжимает сердце. Он ждет чего-то. Или кого-то? Кого? Голова не помнит – сердце помнит. Стоя у окна, он смотрит на дверь, приглаживает редкие, невесомые волосы. Но в комнату заглядывает незнакомка. Митч разочарованно вздыхает.

Красивая, ничего не скажешь. Волосы цвета темного золота, и глаза мерцают, как неспокойное море. Даже отсюда видно. Но что-то ее тяготит, какая-то непосильная ноша гнет плечи. А выражение лица? Не поймешь, то ли сомнение, то ли страх. Надежда? Знакомые Митчу сиделки выглядят иначе. И они всегда в форме. А эта в элегантном пальто, дорогое, наверное. Разве сиделки разгуливают в дорогих пальто?

– Можно? – спрашивает незнакомка. Едва слышно.

Митч досадливо морщится:

– Я кое-кого жду.

Она вздергивает подбородок и с мягким щелчком закрывает за собой дверь.

– Правда?

Митч кивает и отворачивается к окну, за которым медленно опускается снег. В сумерках оконное стекло что зеркало, в котором Митч видит призрачное отражение женщины. Та теребит пуговицы на пальто. Чем-то она расстроена. Но он-то чем может помочь? И потом, у него своих дел полно.

– Я просто хотела поздороваться, – бормочет она.

Длинные локоны упали на лицо. Подойти и заправить их ей за уши. Прямо руки чешутся. Похоже на давний рефлекс, такой счастливо-горький, такой дорогой… Но разумеется, он никогда не посмеет коснуться незнакомого человека.

И вдруг как удар: да ведь он знает эту красотку! Только вот откуда? Давнишняя приятельница? Или уволившаяся сиделка? А может, племянница? Хотя нет. Брат в Нью-Йорке живет. Ни жены у него, ни детей.

А гостья топчется себе и топчется у двери, взгляд в пол уткнула. Назойливая какая. Подавив вздох раздражения, Митч бурчит единственное, что приходит в голову:

– Привет.

Она резко вскидывает голову, вглядывается в него. Ищет чего-то, но, видать, не находит, криво улыбается.

– Это я. Ты… не узнаешь? – Митч и рта открыть не успевает, а она уже трясет головой. – Он говорил, что ты многое забыл, но все же… Как ты мог забыть?!

До чего расстроена, прямо сама не своя. И явно сердится. Она что, злится? На него? Это еще что за новости. Митч тоже начинает злиться.

– Не может быть, чтобы ты не знал, кто я такая! – Она в отчаянии трет лоб, зажмуривается, морщится, словно от зубной боли. – Отлично! – Она гневно фыркает. – Все! С меня довольно!

И как на такое реагировать? А никак – она не дает шанса:

– А вообще, не имеет значения. Все равно мы уезжаем.

Можно подумать, Митч знает, о чем она толкует и кто такие «мы». Какое ему до этого дело? Он что-то мычит невнятно, а она продолжает:

– Тебе, конечно, все равно, а у нас были серьезные неприятности. Но думаю, теперь мы выкарабкались.

– Молодцы. – Митча еще не отпустило раздражение, но он почему-то искренне рад за нее. Чего уж хуже, когда у славной девушки неприятности. А эта, с синими глазами, – славная, хоть и заносчивая.

– Ну вот я и хотела поздороваться, а заодно и попрощаться перед отъездом. Просто… – Она снова зажмуривается. По лицу видно – тяжко ей. Вздыхает. – Просто очень уж много времени прошло.