Ольга Арсеньева - Самая желанная

— А мне его жаль, — сказала она. — Давай помянем рюмочкой. Хотел мужик куда-то выбраться, преуспеть. Как и все мы. Но оказался простаком, не лучше своей подопечной, Кристины Лариной. Выходит, мне повезло больше…

От нескольких рюмок ликера, выпитых натощак, голова Кристины пошла кругом, и захотелось вдруг исповедаться, говорить и говорить, вывалив наконец все, что камнем лежало на душе. Но язык заплетался.

— Меня-то все время кто-нибудь спасал. Один топил — другой вытаскивал… Ха-ха… Как тургеневскую Муму.

— Ты кофе пей, горячий… — придвинула Надя подруге чашку. — Муму никто не вытаскивал. У меня за десятилетку серебряная медаль. А ведь я тебе часто завидовала… — задумчиво произнесла она, выковыривая мякоть киви серебряной фруктовой ложечкой. Ну, думаю, дает Тинка! Балы во дворцах, тусовки на виллах настоящих миллионеров… Да еще этот, как его там, телевизионный красавчик с любовью преследует!

Кристина не могла остановить разобравший ее пьяненький смех:

— Вествуд меня, значит, домогался?! Слава журналистам-международникам! Слава доблестным патриотам! А как же иначе — стоит только появиться русской «Маше» (такая у меня в «Карате» рабочая кличка была), и все у ее ног! «Вперед, комсомольцы — вас ждет Сибирь!»

Кристина выпила залпом полчашки кофе и проглотила тост с икрой, протянутый Надей.

— Да, не просто все же денежки нашему брату достаются… — с жалостью посмотрела на подругу Надя. Жалеть она любила, это куда приятнее, чем завидовать. — Хоть бабки-то приличные привезла?

Кристина отрицательно покачала головой.

— Думала, что на однокомнатную хватит… Копила, копила, на всем экономила… Мои-то новобрачные в центре квартиру хапнули. Но в нашу «хрущобу» Фил свою бывшую жену с дитем заселяет. Это они решили, когда я в Италии была. Думали, там и останусь… Теперь надо о своей хате думать, но Филек материн говорит, что за двадцать тысяч баксов можно только в Подмосковье отдельную присмотреть или хорошую комнату в коммуналке.

— Двадцать тысяч?! — Надя не верила своим ушам, ощутив новый прилив приятнейшей жалости. Жалости к слабому, сирому, убогому. Не живучая это порода, вырождающаяся. Наследие совдеповской деловой импотенции — слабаки, сентиментальные олухи.

— Да, ты, Тинка, отличилась… Бескорыстная служба на ниве капитализации. Про тебя только в «Московский комсомолец» писать. И то, лет десять назад в рубрике «моральные ценности строителей коммунизма»… Извини, даже здесь сейчас самые провинциальные чувырлы за ночь минимум 500 баксов гребут…

— Мне больше предлагали, — жуя третий бутерброд, заявила Кристина, не став объяснять подробности. — Пять кусков.

— И что? — изумилась Надя. — Что хотели-то?

— Обычной страсти. Без любви, конечно.

— Как без любви? Нечто новое. Это в чем же тогда страсть состоит?

— Ах, ты не поняла, Надь… У меня язык заплетается… Ну, обыкновенно, трахаться на ночь снимали. А я хочу настоящей любви. Такой, знаешь, захватывающей, необычной.

Надин опешила. Пожав плечами, она запахнула на груди пеньюар.

— Это ты на что намекаешь? На лирику или на отклонения?

— Извини, Белоснежка, что такие слова употребляю — старомодные. Вышедшие из употребления. Твой жених-то, наверное, влюблен, а?

— Жутко! Не знает, чем еще ублажить. И ревнив, как мавр! Но однажды… Ой! — Надя залилась радостным смехом. — Однажды мы разбирались, кто с кем чего… ну, завелись… А Витька покачал головой, печа-ально так, и говорит: «Угораздило же меня в такое дерьмо втрескаться!» Считаю, отменное признание в любви!

— У меня и такого не было. Нет, конечно, всякие слова красивые говорили, — вспомнила Кристина вчерашнее страстное признание Геннадия. — Но… не верю. Не хочу верить. Ладно, у тебя скоро визитеры, а я к бабке собралась. Только раз с ней после приезда виделась — и то в толкучке. Поздравить она молодоженов заезжала. Но у нас ночевать негде пока — Фил новые апартаменты обещает к осени жене преподнести. Так что почти и не поговорили со старушкой. — Кристина порылась в сумке и вытащила сафьяновый футляр:

— А это тебе подарок.

Надин ахнула, вытряхнув на стол сверкающие колье и диадему:

— Это что, те самые?!

— Да, считай, музейная ценность. Целый месяц в сейфах римского криминального отдела хранились, принимали участие в судебном процессе в качестве вещественного доказательства… Мне за них, кстати, приличные бабки предлагали любители детективных раритетов. Вот здесь, в центре, пустой глаз — как раз от настоящего бриллианта. Остальные, увы, стразы.

— Ну, девушка, угодила! Это же настоящая сенсация! Мой Новый упадет от восторга. Принимаю в качестве свадебного подарка. Потрясла меня, Тинка!

Надин поцеловала подругу и, примерив диадему, глянула на себя в коридорное зеркало.

— Именно этого мне и не хватало!

Черный кофе подействовал как снотворное. В электричке Кристина уснула с приятным чувством удавшейся мести: эту диадему вместе с «Голубым принцем» она подарила Санте, а теперь отдала Надьке. Она освободилась от вещицы, тянущей шлейф воспоминаний. Самых разных и, что, самое обидное, — отчасти трогательных. Никогда теперь она не будет мысленно возвращаться в то раннее утро, когда неслась в Рим по автостраде с веселым певцом. В салоне пахло сосновыми ветками и звучал его голос. А в душе расцветали надежды — переливчатые, летучие, как мыльные пузыри… Потом они остановились у ее отеля и Кристина вынесла Санте сафьяновый футляр…

…Анастасия Сергеевна наскоро обняла внучку у калитки и подтолкнула к дому.

— Хорошо, что протопить успела — третью ночь у соседки ночую. Одинокая она, ну, ты знаешь, Фокина. Гипертонический криз в пятницу был, «скорую» вызывали, еле в чувство привели. Теперь одна спать боится; помру, говорит, никто и не узнает.

Бабушка поставила на плиту чайник, обмахнула тряпкой вытертую клеенку, знакомую — в розочках. Кристине стало совестно. Помимо ее жизни, ее проблем, совсем рядом существовали другие, куда более прозаические и страшные. Какое дело этим огородным бабкам до светских сплетен, показов «высокой моды», мафиозных разборок? Душещипательных романов и волнующих тайн им теперь с лихвой хватало в мексиканских и бразильских телесериалах.

— Спасибо демократам, что дали на старости лет настоящую жизнь посмотреть, да ведь и жизнь не простая штука… Наша докторша Татьяна Леонтьевна после «Дикой Розы» весь поселок обегала. Там Веронику Кастро похитили, ну, эту — Розу. И все старухи влежку — никакого валокордина и нозепама не напасешься…

Бабушка, коротко повыспросив у внучки про Италию, с интересом перешла к своим проблемам. Оказалось, что чужеродные Луисы, Хулио, Альберто и Эстебаны стали здесь такими же реальными персонажами, как алкаш Фомка Козловский, терроризировавший нецензурным пением всю улицу. «Мне сегодня хорошо, мне сегодня весело: моя милка мне на х… бубенцы повесила!» — нагло распевал он в праздники, пренебрегая патриотическими песнями.