Розмари Роджерс - Лабиринты любви

– И это он стал отцом Анджело? – выпалила Сара, не успев сдержаться. Ну что за дура безмозглая! Лучше бы она себе язык откусила!

Но Серафина, казалось, совершенно неудивленная, только укоризненно поглядела на раскрасневшееся личико девушки, облепленное мокрыми прядками волос.

– Да, и можно сказать, этот Анджело истинный сын своего отца…

– Как и матери, конечно, – парировала немного пришедшая в себя Сара. – Бедный Анджело! Если кто-то и достоин жалости, кроме заблудшей глупышки герцогини, так именно он! Лишиться родины еще в детстве! Попасть в чужую страну! И тогда… то есть теперь…

– Анджело вечно мутит воду, синьорина! От него одни неприятности! Прошу прощения, синьорина, но он просто спекулирует на том… на своем положении. Бессовестно пользуется великодушием герцога в полной уверенности, что не будет наказан за все свои наглые выходки! Он вернулся из Соединенных Штатов лишь потому, что успел и там набедокурить. Кто, спрашивается, виноват в том, что он пошел по кривой дорожке? И даже не попал в тюрьму, как остальные преступники, нет, герцог сделал все, чтобы Анджело вернулся сюда свободным человеком! А с тех пор, синьорина… умоляю вас, будьте осторожны! Не доверяйте этому прохвосту, который шныряет здесь по ночам, потому что пользуется своей безнаказанностью! Похоже, я слишком разболталась и позволила себе распустить язык, но все только ради моего мальчика, синьорина, того самого, который рос, зная, что мать не любит и не желает его, и в конце концов бросила без малейших угрызений совести. Ах, синьорина, иногда у детей остаются в душе неизгладимые шрамы на всю жизнь, даже когда они становятся взрослыми мужчинами, умеющими скрывать подлинные чувства…

С самого детства Сару учили мыслить здраво и, разумеется, рационально. Твердили, будто эмоции – нечто такое, что следует обнажать и тщательно и беспристрастно анализировать, словно микробов под микроскопом. И самое главное, необходимо рассматривать явления в широком аспекте и, уж конечно, стараться увидеть в истинном свете. И до последнего времени она весьма преуспела в этом, не правда ли? Саре стоило бы больше доверять себе и пытаться объяснить все с позиций справедливости, вот как сегодня, с Серафиной. Ну и странный же выдался денек! Хорошо еще, что она по крайней мере старалась отвечать откровенностью на откровенность, хотя, говоря по правде, даже напрягая воображение, ей не удалось представить Марко маленьким мальчиком!

– Серафина, да взгляните же трезво на вещи!

Запах душистой соли для ванн внезапно показался назойливо-приторным, и Сара, вздрагивая, выбралась из воды и поспешно завернулась в махровую простыню, протянутую экономкой. При этом она мельком заметила себя в зеркале, но решительно отвернулась.

– Я… поверьте… я благодарна за все, что вы мне рассказали, но видите ли… – Чуть помедлив, Сара продолжала, стараясь говорить спокойно и рассудительно: – Поймите же, теперь все совершенно по-другому. Ведь я, в конце концов, не его жена – вы не хуже меня понимаете, зачем он привез меня сюда и в кого превратил… пусть даже я и сама позволила так с собой обращаться, идиотка несчастная. Я не… поверьте, мне некого винить, кроме себя. Следовало бы…

Поспешно прикусив губу, чтобы не разразиться горькой исповедью, Сара стала энергично вытирать волосы, так что из-под пушистого полотенца ее почти не было слышно:

– Надеюсь, вы, так же как и я, сознаете, что мне необходимо как можно скорее бежать отсюда! Положение становится невыносимым! Не собираюсь служить для него забавой, девочкой для развлечений, пусть он и заявляет, что не отпустит меня, пока не надоем. Неужели не видите? Ради всего святого, как можно сравнивать меня с матерью Марко, бросившей его, не говоря уже о том, что я не испытываю никаких сильных чувств к бедняге Анджело, но если он – единственный, кто согласен помочь мне скрыться, значит, я приму его предложение.

Серафина в отчаянии заломила руки.

– Но, синьорина, пожалуйста! – умоляюще пробормотала она. – Поверьте, я рассказываю это лишь потому, что ужасы прошлого все еще преследуют его светлость. У герцога много недостатков, но у кого их нет! Он кажется суровым и неумолимым, но каким еще должен быть человек, ставший мужчиной задолго до срока! Едва ли не с ранней юности он принял на себя обязанности главы семьи. Клянусь Пресвятой Девой, ни я, ни другие слуги еще не видели его таким.

Обычно невозмутимая, Серафина сейчас в волнении металась по комнате и, пресекая попытки Сары возразить, нетерпеливо взмахнула рукой:

– Я уже сказала, что он в жизни не привозил сюда ни одну женщину… По его лицу никогда не поймешь, о чем он думает! Не выказывает ни радости, ни гнева. И дворец он не любил и старался не оставаться в нем надолго. Но с того дня, как привез вас сюда… его словно подменили! Никак не угадаешь, что на него найдет! А уж если разозлится – даже камердинер, который служит ему больше пятнадцати лет, только головой качает. И он… его светлость, забросил все дела, которые так много для него значили раньше, чтобы проводить с вами больше времени. Да-да, синьорина, именно так! Прошу, не уезжайте, пусть даже вы сейчас поругались. Ведь обычно ссорятся те, кто неравнодушен друг к другу, верно?

Ну и ну! Как справиться с этим неожиданным потоком слов, к которому Сара не была готова! Однако нельзя же вечно прятаться за полотенцем!

Пришлось сдаться. Сара со вздохом выпрямилась и увидела, что Серафина уже держит наготове шелковый халатик.

– Спасибо, – машинально пробормотала девушка, не в силах разобраться в обрушившемся на нее шквале эмоций, особенно сейчас, под бдительным оком экономки.

– Синьорина хочет чего-нибудь прохладительного? Минеральной воды или вина? А потом неплохо бы отдохнуть. Я прослежу, чтобы синьорину не беспокоили, и сама принесу наверх поднос с ужином. Все, что пожелаете.

Какое-то непонятное упрямство, потребность сделать назло и странные смятенные мысли заставили Сару испытующе спросить:

– А если мне ничего не надо, кроме свободы… хотя бы призрачной – нескольких часов, проведенных в седле, пока солнце еще не село? Или для разнообразия поужинать в столовой, оказаться в любом месте, кроме этих комнат, ставших моей тюрьмой? Как насчет этого? И какие приказания он отдал, прежде чем умчаться на вертолете, который может доставить его куда угодно, в то время как я… я только что не прикована к стене?

Она словно старалась во что бы то ни стало подогреть праведный гнев, чтобы оставаться непреклонной и доказать самой себе, насколько объективна ее точка зрения. Человек, о котором они говорили, был опасным, беспринципным и бессовестным тираном – и трудное детство здесь ни при чем! Нет, для его жестокого обращения с ней нечего искать извинений, пусть даже он принимает ее за другую. Ей следует держаться этого мнения и ни за что не сворачивать с пути истинного!