Людмила Бержанская - Я люблю тебя, алло...

Она помнила, как двенадцатилетней девочкой поехала с отцом и друзьями на охоту. В общем-то, это была даже не охота, а однодневный отдых на берегу реки, в лесу, с удочками и одним охотничьим ружьем на всех. В тот момент, когда уже варилась уха из сома и все в ожидании обеда, кто-то увидел диких уток. Но ружье в не очень трезвых руках ранило не утку, а маленькую красавицу-горлицу. Наташа всю жизнь помнила, как папа расстроился, побежал в траву, взял ее в ладонь, а потом отдал ей. Впервые за двенадцатилетнюю жизнь она увидела смерть. Птица открывала глаза и закрывала, тяжело дышала, а потом закрыла их совсем. То ли маленький ветерок смерти, то ли первое очень сильное чувство жалости, то ли одно и другое. Но память запечатлела намертво.

Зимний вечер, дома никого, а на улице ветер несет поземку, темно. Видимо, у нее уже тогда наступил возраст, когда находится любой повод для тоски. Вот эта поземка по дороге, освещенной луной, и чувство необъяснимой тоски врезалось в память навсегда.

Но один случай запомнился чувством ужаса, которое сопровождало ее при воспоминании о нем.

На небольшой железнодорожной станции она не смогла купить билет на проходящий поезд, который стоял пару минут. Остановившись у открытого вагона, попросила проводницу взять без билета, та согласилась, но не открыла крышку, закрывавшую ступени. Наташа бросила сумку, ухватилась за поручни, и в этот момент почувствовала, что они покрыты льдом, они скользят. А поезд начал очень медленно двигаться. Она и потом, через многие годы, так и не поняла, откуда взялась ловкость с больной-то ногой, как не помешала шуба. Но влезла. Проводница стояла, смотрела, но даже не шелохнулась, чтобы помочь. Один раз она разжала руку — тогда, держась за поручни троллейбуса. Здесь была та же ситуация, только хуже. Здесь было не одно колесо, а много. И уж точно никакой помощи.

Опять в неподходящем месте, в тихой, теплой Феодосии ее настигала память.

Наверно у всех так.

Еще не было и 6, как Наташа переступила порог гостиничного номера. Уставшая от поездки, от воспоминаний и мыслей. Включив свет только в коридоре, повесила пиджак, сняла ботиночки, и пошла в ванную. Видимо, горничная убирала тщательно. Даже маленький букетик фиалок в стаканчике. Приятно. Включила горячую воду. Все в порядке. Зашла в комнату переодеться — и под душ. Бра никак не хотели работать. Наконец, осветили мягким светом комнату: на столе — букет нежно-розовых роз. Всего несколько красивых цветков — и мир вокруг становиться другим.

— Вот так горничная, — подумала Наташа.

Как мало нужно, чтобы счастье всколыхнуло душу.

Сквозь шум льющейся воды услышала настойчивый стук в дверь.

— Кто там?

— Я

Это был голос Кирилла.

— Господи, как хорошо! — подумала Наташа и сказала, — входи, дверь открыта.

Войдя в номер, он увидел разбросанные вещи, среди которых — и белье. Деликатно накрыл лежащей на кровати кофточкой.

Стол накрывал с любовью, умением и уважением. Это означало, что на красивой одноразовой скатерти стоял дорогой «Мускат», лежали красивые пирожные и яблоки, горячие бутерброды не успели остыть. Наташа даже представить не могла, что одноразовой посудой можно так украсить стол.

Раскрасневшаяся, без макияжа, с мокрыми волосами она предстала перед Кириллом. Под огромным полотенцем, окутавшем ее, ничего не было. Кирилл замер. Наступил тот момент, когда не нужно вдохновляющее вино, не нужны обязательные разговоры. В этот момент не нужна даже прелюдия. Одна волна ласк сменялась другой. Устоять перед напором молодой чувственности — невозможно. Ей нужно только отдаваться. С удовольствием.

Уставшие они сидели близко-близко и пили «Мускат». Он уговаривал ее съесть хотя бы один бутерброд (пока теплый) и не беспокоиться о фигуре. Чистил апельсины, разрезал яблоки.

— Давай, каждое пирожное разрежем пополам и попробуем, — сказала Наташа.

— Зачем?

— Но ведь, они разные. Вот мы каждое и оценим.

— Давай.

Теперь вино закусывали пирожными.

— Кирилл, я сейчас накипячу воды. Хочу чаю.

Выйдя из ванной, и установив кипятильник в пол-литровую банку, она обернулась. Опять объятия и поцелуи захлестнули ее.

Среди этой любовной бури возглас: Кирилл, вода выкипает.

Он одной рукой дернул шнур. Банка с кипятком упала на пол, залила ковер. Но они этого не видели.

Наташа стала босыми ногами на ковер, когда он уже остыл. Пришлось опять кипятить чай. Вина не хотелось. Кушать тоже. Они уселись на кровати рядом друг с другом, подложив под спины подушки, и начались опять разговоры обо всем. Но главное о том, что было интересно обоим.

Счастье переполняло каждого.

Наташа давно уже знала, что оно не бывает долгим.

— Интересно, какой характер у Бога?

— Тебя интересует религия?

— Нет. Мне, просто, кажется, что он очень завистливый старикашка: не любит счастливых.

— Знаешь, — сказал Кирилл, — я где-то читал, что и Бог, и Сатана не любят две вещи: первое, чтобы им советовали, а второе — счастливых

— Тем не менее, люди не устают просить счастье, глядя на небеса.

— Я не могу ответить на простой вопрос: почему религия побеждает? Время, души, идеологии, несовершенство науки? Почему заполняет все, что только можно заполнить?

— Не знаю. Ведь, чем заканчиваются призывы быть честными и справедливыми? Именно этим людям достается больше всех испытаний. Многие ломаются. А те, кто стоит на своем, часто унижены, оболганы и одиноки. Может, Бог их направляет не на те пути?

Наступило молчание. Вдруг Кирилл улыбнулся и сказал: «Мне кажется, что Бог самый большой атеист».

— Почему?

— Ему не в кого верить.

— И некого бояться.

— Вот и творит по своему разумению, без ограничений.

— Хочешь, я расскажу тебе о том, как Христос стал Мессией, сыном Божьим?

— Хочу. Ты где-то определенно это читала или выводы из прочитанного?

— Выводы из прочитанного.

— Давай.

— Мать Иисуса, Мария, была из знатного галилеанского рода, входившего в секту ессеев.

— Это ее настоящее имя?

— Нет. Ее имя — Мириам.

— Я никогда не слышал об этой секте.

— Дело в том, что ни Иисус, ни его апостолы никогда не говорили о своей связи с ессеями.

— Так что, он с детства посещал эту секту?

— Да. А когда умер Иосиф, вообще ушел к ним.

— Иосиф — это отец Христа?

— Никто не знает, кто его отец.

— Ты — о безгрешном зачатии?

— И об этом тоже. В общем, Иосиф растил его, как сына. Слушай дальше. По их учению: наивысшее проявление Бога — человек. Бог, как бы, рассеян в людях. Он страдает, борется, ищет себя в человеке. Иисус прожил в секте несколько лет и стал посвященным.

— Одним из тех, кто знает больше других?

— Думаю, да. Во многих книгах говорится о том, что Христос еще несколько лет учился у жрецов в Египте, и тоже стал посвященным.