Мария Барская - Люба, Любочка, Любовь

— А стихотворение? — не сдавалась бабушка.

— Ты у меня его только проверила.

— А задачку по геометрии?

— Я там всего одно действие и не поняла.

— Иди, защитница, — недовольно проговорила мама.

Василиса крепко меня обняла.

— Ты сегодня, конечно, иди в гости, а завтра вместе в зоопарк сходим.

— Обязательно, — заверила я.

Но мама и тут осталась недовольна.

— Вы же на прошлой неделе в зоопарк с дедом ходили.

— Но я хочу в террариум, а дедушка туда не любит. А к ним новых жаб завезли.

— Поступайте как знаете. — И мама демонстративно покинула кухню.

Ох, не любят они с отцом, когда я хожу в гости! Словно ревнуют. Но жизнь моя не кончилась. И в девяносто люди в гости ходят. Да и сами мои родители своих друзей навещают. И к себе их зовут. Нет, видимо, я, по их представлениям, делаю это как-то неправильно. А иногда мне кажется, они просто боятся: вот встречу я ненароком где-нибудь хорошего человека, заберет он меня и Василису, а они останутся без нас, и жизнь для них потеряет всякий смысл. А пока я и Васька с ними, и смысл есть.

Слава из Тюмени оказался полной противоположностью Равиля. Роста они, правда, были примерно одинакового. Оба довольно высокие, под метр восемьдесят. Но если Равиль поджар и упруго накачен, то Слава широк и весьма объемен. Коротко стриженные, неопределенного цвета волосы обрамляли красноватое и задубелое, как у бывалого морского волка, лицо. Слава вообще изрядно смахивал на моряка, ступившего в квартиру Равиля прямо с вернувшегося из дальнего плавания корабля.

На твердой почве Слава чувствовал себя неуверенно. Его все еще качало. Хотя в Тюмени, как мне было совершенно точно известно, никакого моря в помине нет. Да и Слава занимался отнюдь не судоходством, а, по выражению Равиля, нефтеводством.

Реакция на женский пол у Славы оказалась тоже совсем как у изголодавшегося в плавании моряка. Увидев меня, он засиял лицом, вскочил с дивана и принялся вокруг меня качаться. В квартире Равиля, довольно тесно заставленной всяческими горочками, кореточками, шкафчиками, этажерочками и столиками, Славе было явно тесно. Он постоянно что-нибудь задевал, сшибал, ловил, беспрестанно при этом извиняясь. Гуля страдала, но терпела. Слава привез ей в подарок шикарную волчью шубу, которую она тут же надела, чтобы продемонстрировать мне.

— Шикарная женщина! — немедленно восхитился Слава и, переведя взгляд на меня, добавил: — Эх, и чего я не сообразил две привезти!

Из этого я сделала вывод, что кандидатура моя вполне одобрена.

— Ребятам завтра звякну — перешлют, — обнадежил он.

— Что вы, Слава, не надо, — поторопилась я пресечь его щедрый порыв.

Еще не хватало! Что скажет мама, если я явлюсь с таким подарком!

— Да мне это раз плюнуть! — Слава хлопнул рукой по серванту; тот угрожающе затрещал.

— Ты лучше сядь, — приобнял его за плечи Равиль.

— Ой, ребята! — проревел тот. — Не хочется мне наших прекрасных дам загружать сегодня хозяйством. Пойдем все в ресторан. Я угощаю! Какой у вас тут теперь самый лучший?

Передо мной выпендривается, подумала я.

— Какой самый лучший? — Равиль пожал плечами. — Это смотря чего хочешь.

Видно, на ходу пытался сообразить, куда уместно привести Славу.

— А я хочу самого лучшего, — заявил тот.

— Можно в итальянский. Очень неплохой, и тут Рядом, — предложил Равиль.

— Ой, макароны! Они мне и так обрыдли, — скорчил брезгливую мину Слава. — Хочу нормальной еды!

— Тогда в китайский пошли, — возник другой вариант у Равиля.

— А русского что, теперь нету? Или хотя бы татарского? — с тоской полюбопытствовал гость из Тюмени.

— Рядом замечательный — узбекский.

— Годится! Плов обожаю! Дамы, вы как?

— Да я вам столько тут всего наготовила, — начала было Гуля.

Ей явно и в ресторан хотелось, и собственных трудов стало жаль. С другой стороны, если мы в ресторан уйдем, квартира от Славы не пострадает. Вон его почти трезвого как качает, что же будет, когда он как следует выпьет!

— Твое, Гуля, завтра доедим, — пообещал Слава, из чего я могла заключить, что у него огромные планы на жизнь в Москве.

Больше всего меня интересовало, фигурирую ли в этой программе я? Хотелось надеяться, что нет. Друг Равиля производил впечатление человека, от которого нелегко отделаться.

Перед уходом Гуля с сожалением посмотрела на волчью шубу. Уверена: будь хоть немного похолоднее, она бы ее обновила. Но как-никак стояла весна.

Едва мы оказались в машине, Слава, плюхнувшийся на переднее сиденье, вручил водителю тысячную купюру.

— С ума сошел! — тронул его за плечо Равиль. — И полтинника хватит.

— Пусть радуется, — возразил Слава. — Мы, тюменцы, такие. Когда гуляем, то уж гуляем.

Гулянье продолжилось в ресторане, где Слава непрестанно произносил тосты, и в основном за меня. Рефреном были две одинокие души, которые всегда встречаются в мире. С каждым последующим тостом я нервничала все сильнее. Казалось, еще немного, и он прямо тут, не отходя, так сказать, от кассы, сделает мне предложение. Кроме того, мы сидели на мягком диване, и Слава с каждым последующим тостом придвигался ко мне. От непосредственного контакта меня пока спасали только многочисленные подушки. Он их пытался убрать, но я снова подкладывала, хотя и отдавала себе отчет, сколь возведенная мною граница временна и эфемерна.

В панике я кидала умоляющие взгляды на Равиля, который сидел напротив, но он лишь игриво подмигивал мне, и Славины тосты, воспевающие наше родство душ, которое, по его убеждению, сразу сделалось ясным, и мою красоту, и прекрасный вечер, который я ему подарила своим присутствием, продолжались.

Еда была обильной и вкусной, однако в горло мне не лезла. Вероятно, Слава был вполне искренен в своем восторге, но как раз это меня сильнее всего и страшило. Я уже подумала, не улизнуть ли под каким-нибудь благовидным предлогом пораньше домой. Иначе увяжется еще меня провожать. И хорошо, если просто до дома. Вон как разошелся. Наверняка возле подъезда расстаться не пожелает, захочет с родственниками познакомиться.

Я живо вообразила, с какими лицами встретят его мои папа и мама, и мне стало холодно и неуютно. Зачем согласилась на предложение Равиля! Теперь от Славы вовсе не отвяжешься.

Я попробовала вести себя с ним похолоднее. Поздно. Слава уже на подобные тонкости не реагировал. Изрядно выпив, он смахивал скорее не на морского волка, а на атомный ледокол, который сквозь ледяные торосы неколебимо следует к намеченной цели. Говорить ему было трудно, но он тем не менее говорил. Тосты его теперь напоминали лирическую песню без слов.

Последнее меня даже обрадовало, потому что я поняла: провожать он меня не сможет. Скорей уж Равилю придется провожать его.