Франсуаза Легран - Знакомый незнакомец

Мы отправились ко мне. Это был просто бешеный секс, но я ни на секунду не потеряла контроля над собой, думая только о том, как довести до исступления Себастьяна. Я расслабилась, лишь услышав его шепот: «Мне не хватало тебя, бестия». Позже, когда он вышел из душа, я лежала на смятых простынях в соблазнительной позе.

— Ты великолепен! Как я могла обходиться без тебя все это время? Когда мы увидимся снова?

— Не знаю. Мы с Катрин собираемся съездить в Италию на пару недель, у меня там работа.

— Катрин… — как можно равнодушнее произнесла я. — Я недавно разговаривала с ней. Бедняжка влюблена в тебя. Как же вам не стыдно, молодой человек, так морочить девушке голову. — Я говорила шутливым тоном. — Она-то наверняка думает о чем-то большем, чем секс.

И тут я почувствовала, как Себастьян внутренне напрягся. Он начал искать свои вещи, разбросанные по всей комнате.

— Ты что, влюбился? — продолжала улыбаться я.

Себастьян молчал.

— Да ладно тебе. — Я махнула рукой. — Мне-то ты можешь сказать, мы же друзья. Только отличный секс, не так ли?

Себастьян остановился посреди комнаты.

— И все равно мне не хотелось бы обсуждать это с тобой. Это не очень-то прилично, не думаешь?

— Значит, влюбился… Ну поздравляю. — Я лениво потянулась, внутренне кипя от обиды и негодования. — А теперь иди, захлопнешь дверь сам. Звони. — Я отвернулась к стене».

«Март. 1979 год

Сказать, что я была в бешенстве, означало ничего не сказать. Итак, все оказалось правдой, они влюблены друг в друга, а я для Себастьяна — лишь неплохое развлечение, которое еще и под рукой в любое удобное время. А я-то была уверена, что он будет умолять меня возобновить наши отношения. Мы бы иногда появлялись вместе на каких-нибудь приемах. Он — очень видный мужчина, все шептались бы о такой красивой паре. И что же? Оказывается, Себастьян предпочитает ее, эту скучную, наивную дурочку, которая не знает жизни и никогда не сможет понять его самого. Ей ли принять те взгляды, от которых вряд ли откажется Себастьян. Что она скажет, например, если узнает, что сегодня он провел со мной несколько часов далеко не в светской беседе. Скорее всего, это будет для нее тяжелым ударом. Как он может думать о ней, когда рядом есть я, готовая стать его другом и любовницей. Мы подходим друг другу идеально, а он увлекся этой девочкой. На что он рассчитывает? Может, надеется слепить из этого податливого материала все, что угодно, привить ей свои взгляды? Но он явно забывает о вековых мещанских понятиях о жизни, которые ей вдолбили с детства. Они будут счастливы очень недолго, а потом начнутся слезы и сцены.

Я гнала от себя мысль, что Себастьян действительно любит Катрин, но меня мучило то, что, пока я тут сижу одна в Париже, они проводят время вместе, может быть, ходят в те же кафе, где и мы когда-то были, может, Себастьян шепчет ей те же слова. Ей, а не мне!

Я просто сходила с ума, представляя всю эту идиллию, проклиная тот момент, когда познакомила этих двоих. А тут еще Катрин, как назло, начала засыпать меня письмами с рассказами об их жизни. По этим письмам я так и видела, как превращается в бабочку эта невзрачная гусеница. Она начала дополнительно учиться живописи, у нее, кажется, неплохо получалось. Она даже поговаривала что-то о картинах для выставки. А уж что было после поездки в Италию! Мой телефон раскалялся от ее откровенных признаний. Надо сказать, Себастьян очень преуспел в воспитании этой институтки. Она уже о многом рассуждала его словами, и мне казалось, что я слышу интонации своего бывшего любовника в голосе подруги. У нее даже не было своих мыслей, она растворялась в любовнике и была этим счастлива. Неужели ему нужно именно это — чтобы кто-то смотрел на него как на благодетеля, учителя, поводыря. Но ведь это значит, что он просто жалкий неудачник, самоутверждающийся за счет этой девочки, которая ничего не знала в жизни, а теперь чувствует себя человеком благодаря ему. Конечно, со мной все не так, я самодостаточная личность, которую не подчинишь себе, я просто не по зубам этому ловеласу.

Такие болезненные мысли сводящей с ума каруселью вертелись у меня в голове, пока я узнавала все больше и больше об отношениях Катрин и Себастьяна. Катрин звонила мне чуть ли не каждый день, ей нужно было с кем-то поговорить, а я слушала ее нехитрые признания, и это было для меня чем-то вроде наркотика. Я не хотела ничего знать, ее рассказы причиняли мне боль, задевая непомерное самолюбие, но в то же время я не могла обходиться без них. Я хотела знать больше. Я сравнивала каждое слово, сказанное Себастьяном Катрин, с тем, что он говорил мне. Я искала фальшь, ту неуловимую ноту неискренности, пытаясь нащупать долгожданный момент, когда поведение Себастьяна начнет указывать на охлаждение, скуку.

Каждый раз после разговора с Катрин или после ее письма я клялась, что больше не буду отвечать, пожелаю ей счастья и скажу, что уезжаю куда-нибудь или сажусь за новый роман, совру все, что угодно, лишь бы больше ничего не знать. Я отправлялась с кем-нибудь из друзей за город, чтобы забыться в обществе таких же, как я, юных дарований. Я много пила, не замечая, с кем отправляюсь в постель и с кем просыпаюсь. Потом я пыталась писать, начиная бесчисленные эссе и рассказы и бросая, полная отвращения к собственному бессилию.

Постепенно я стала понимать, что, пока Себастьян и Катрин будут вместе, я не смогу жить спокойно. Их счастье, пусть недолгое, поселилось во мне постепенно прорастающей опухолью. Я не любила Себастьяна, но не могла смириться с тем, что он не любит меня. Назовите это сумасшествием, но это чувство было сродни желанию ребенка иметь такую же игрушку, как у соседа, пусть даже для того, чтобы тут же сломать ее».

Катрин оторвалась от чтения и посмотрела на отца. Он сидел напротив, напряженно сжав пальцами подлокотники кресла. Казалось, что все это время он строчка за строчкой повторял ужасную повесть Ноэль, которую знал, наверное, наизусть. Он ведь всегда был доверенным лицом матери. Словно отвечая мыслям дочери, старик кивнул.

— Передо мной она никогда не стеснялась, выкладывая все свои обиды, — вздохнул он. — Она не могла перенести того, что ее любовник так легко смог забыть Ноэль Дюран, известную писательницу, и, более того, променять ее на такую бесцветную, бесталанную Катрин. Ты видишь, она всегда была не слишком высокого мнения о своей подруге. Да я вообще не знаю, существовал ли для нее кто-то, равный Ноэль Дюран. Самолюбию Ноэль был нанесен жестокий удар. — Отец замолчал, переводя дыхание. Катрин боялась пошевелиться, слушая эту исповедь. Как же тяжело ему было тогда видеть все это, ведь он любил Ноэль с тех самых пор, когда впервые увидел ее, почти девчонку, приславшую ему свой первый роман. Он любил так сильно, что смог пережить все ее сумасбродства, быть ее слушателем, другом. А ведь к этому времени он уже предлагал ей стать его женой. Катрин поднялась, подошла к отцу, но он отстранился от нее. — Читай, — почти приказал он.