Алисон Робертс - Темный ангел надежды

Ей это, похоже, очень нравилось. Он мог бы поклясться, что она пытается за ним повторять. Это завораживало. Наполняло теплом, так же как и смех Элли. Он издавал различные звуки, поначалу этого не замечая. Щелкал языком и — о господи! — сюсюкал. А потом вдруг произошло это.

Уголки маленького рта растянулись и приподнялись. И Мышонок улыбнулась.

Вернувшись из душа, Элли сначала ему не поверила. Она сидела на краю дивана, расчесывая волосы, и даже прервалась на секунду, чтобы покачать головой:

— Она еще слишком маленькая, чтобы улыбаться. Дети учатся улыбаться примерно в шесть недель.

— Но она улыбнулась! Мне. Правда? — Макс приподнял ручки ребенка и защелкал языком, пытаясь снова вызвать улыбку.

— Может, она гримасничала.

— Нет. Она улыбнулась! Смотри… смотри, она опять улыбается!

— Боже мой, — выдохнула Элли, — она правда улыбается!

Они оба смотрели на Мышонка. А потом одновременно подняли голову, встретились взглядами и улыбнулись друг другу.

Макс первым отвел глаза. Ему требовалось что-нибудь сделать. Он отдал Элли ребенка и встал. Бесцельно пошел по комнате и остановился у книжной полки, где его взгляд упал на фотографию «плохой четверки». Четверки. Он медленно повернулся и тихо спросил:

— Как насчет Мэтти?

— Твоего друга?

— Нет. Имя.

Теперь она поняла. Посмотрела на Мышонка, потом снова подняла глаза. Взгляд ее был таким же, как когда она увидела первую улыбку своей дочери.

— Сокращенно от Матильды, — прошептала она. — Мэтти. Отлично, Макс… но ты уверен?

— По-моему, хорошо.

— Но это ведь имя человека, который для тебя очень много значил…

Он с трудом сглотнул.

— Если бы я выбирал ей имя, я назвал бы ее именно так, — мрачно произнес он. — Если бы она была моей дочерью.

Элли отвела глаза и сморгнула.

— Значит, Мэтти. — Она наклонилась и поцеловала младенца. — Привет, Мэтти.

Он дал Мышонку настоящее имя. Имя, которое бы выбрал для собственного ребенка. Радость от этого драгоценного подарка все еще пребывала с Элли, когда она укладывала очень сонную малышку в кроватку в их общей комнате. На еегубах все еще блуждала мечтательная улыбка, когда она вышла в гостиную и увидела Макса, который выключал везде свет. Он передвигался в полумраке, освещаемый только отблесками света, проникавшими из холла.

— Я думал, ты уже легла, — сказал он.

— Я хотела сказать тебе спасибо.

— Не стоит благодарности.

Если бы он не улыбнулся, она сказала бы еще что-нибудь и ушла, но эта улыбка… Такая ясная и невероятно нежная. Земля ушла у нее из-под ног. Элли шагнула вперед, сокращая расстояние между ними, поднялась на цыпочки и обняла Макса. Инстинкт говорил ей, что только прикосновением она может выразить, как много значит для нее это событие и эти отношения, — прикосновением, а не словами, которые всегда будут лишь слабым отражением.

Макс обнял Элли в ответ и притянул к себе. Он склонил голову, и она услышала его осторожный вдох — как будто он наслаждался запахом ее волос. Ее запахом. Она чувствовала, как он прижимается к ней. Его грудь — к ее груди. Его пальцы на ее спине. Его живот — вспышка желания была настолько сильной, что ей пришлось закрыть глаза и попытаться вспомнить, почему она не должна дать Максу понять, что она к нему на самом деле чувствует. Возможно, у нее не получилось.

Когда объятия наконец ослабли — существенно позднее, чем могли бы закончиться объятия двоих друзей — и Элли открыла глаза, Макс смотрел на нее, и в глубине его карих глаз она увидела отражение того же чувства, которое безуспешно пыталась скрыть.

— Элли…

Шепот. Наполовину стон, наполовину предупреждение. Или вопрос?

Она ничего не ответила — словами. Но наконец позволила гласу сердца и тела сломить глас рассудка. Она снова встала на цыпочки, обнимая его за шею, и приоткрыла губы. Предлагая ему свое тело.

На этот раз Макс явственно застонал. Он коснулся ее губ своими, и это был точно не дружеский поцелуй. Его поцелуй не был похож ни на что, что Элли приходилось когда-либо испытывать. Словно американские горки. Напряжение росло и затем рассыпалось на мельчайшие искры, отголоски которых она чувствовала глубоко внутри, внизу живота. Его язык дразнил ее и ласкал, а его пальцы глубоко погрузились в ее волосы.

Наконец она смогла сделать то, что так давно хотела, — коснуться пальцами щетины на его подбородке. Затем она повела ладони выше, взъерошивая его волосы. Его губы опустились ниже и тронули ее шею, и Элли запрокинула голову, открывая ему свое горло. Свою жизнь.

— Элли… — На этот раз это был стон разочарования. — Мы не можем…

Элли застыла. Она не могла спросить почему. И не могла придумать ни одной причины.

— Слишком рано.

Очень странное объяснение. Как может быть слишком рано, когда так чувствуешь? Она влюблена в него больше жизни. Но не могла сказать ему — потому что иначе он бросится прочь и этого никогда не случится. А потом она уедет, так и не узнав, на что это похоже на самом деле — только в мечтах.

— Ты родила всего несколько недель назад. Если мы не остановимся, я…

— Я в порядке, — прервала его Элли. Она смотрела ему в глаза не мигая. — Швы уже зажили. Я… — О господи! Она не знала, что сказать, чтобы это не прозвучало как просьба. Если он хочет остановиться, она должна это принять. — Я в порядке, — повторила она снова, и ее голос повис в тишине.

«Я хочу этого, — пыталась она сказать ему взглядом. — Я хочу, если ты тоже хочешь».

Макс понял, по крайней мере, часть этого. Он на секунду закрыл глаза, а потом без усилий поднял Элли на руки и понес ее в свою комнату. В свою постель.

Следующий поцелуй перенес их на совершенно новый уровень ощущений. И после этого они избавились от одежды и испытали «контакт кенгуру» — кожа к коже. Снова американские горки — на эмоциональном уровне столь же высокие, как и на физическом.

Теперь Элли отдала Максу свою душу. И сердце.

Можно дать кому-то имя и не потерять его. Можно отдать свое сердце, и в то же время оно будет по-прежнему биться внутри. Это — бесценные дары, которыми может обладать человек, но никто не может отнять их у него. Элли размышляла об этом, когда прогуливалась с Мышонком… нет, Мэтти! — в коляске следующим утром. Она шла медленно, немного утомленная прошедшей ночью, но безмерно счастливая. Она никогда еще не была так счастлива.

Даже тогда, когда она впервые увидела своего ребенка и впервые дала ему грудь. Или когда впервые ощутила проблески любви к Максу — когда он помогал ей впервые кормить Мэтти. И тогда, когда он сам выбрал имя, которое для него так много значило, и предложил ее ребенку. И даже вчера ночью, прижимая к себе Макса, произносившего ее имя на пике их общего наслаждения.