Эрика Джонг - Страх полета

Я все рассказала Адриану. Всю историю моей неугомонной жизни в бесконечном поиске несуществующего мужчины, оканчивающуюся тем, что я оставалась у разбитого корыта там, откуда начинала: внутри самой себя. Я воплощала его в своих сестер, маму, отца, деда, бабушку, мужа, друзей… Мы мчались и говорили, мчались и говорили.

— Что ты думаешь об этом? — спросила я; так пациент ищет утешения у знающего доктора.

— По-моему, утенок, тебе следует как можно глубже забраться внутрь себя, — проговорил Адриан, — и все там перетряхнуть и собрать по-новому, чтобы спасти свою жизнь.

Но разве не это самое я и делала ? Чем же был мой безумный путь, как не дорогой в прошлое?

— Ты еще недостаточно глубоко погрузилась в себя, — говорил он. — Тебе нужно дойти до самых истоков и затем вернуться обратно.

— Мой Бог! А мне-то казалось, что я это уже сделала!

Адриан самодовольно улыбнулся приятнейшей из своих улыбок, не выпуская из полных розовых губ трубки.

— Ты все еще не достигла самого дна, — повторил он с таким видом, как будто у него был припасен для меня некий сюрприз.

— И ты поможешь мне в этом? — спросила я.

— Если ты будешь настаивать, любовь моя.

Он произнес эти слова с тем самым удивительным равнодушием, которое меня раздражало, выворачивало наизнанку и наполняло глубочайшим разочарованием. Несмотря на его умение приласкать и подчинить своим желаниям, Адриан был таким равнодушным . Я все смотрела и смотрела на его прекрасный профиль, недоумевая, что за мысли, во имя всех святых, роятся у него в голове и почему я никак не могу понять их.

— Я хотела бы залезть в твою голову, но не могу. И это сводит меня с ума.

— Но почему тебе необходимо читать все мои мысли? Ты думаешь, это что-то изменит?

— Только потому, что я хочу быть близкой хоть кому-то, составить с ним раз и навсегда единое целое. Я просто хочу кого-нибудь любить.

— А почему ты уверена, что любовь решает все проблемы?

— Может, и не решает, — ответила я, — но любовь мне нужна. Я хочу быть цельной.

— Но ведь ты уже чувствовала себя частью Брайана, и это не сработало.

— Брайан был ненормальным.

— Любой станет ненормальным, если лезть ему в мозги, — произнес Адриан. — Все дело в степени.

— Я подозреваю…

— Подумай — почему бы тебе не прекратить погоню за любовью и просто не пожить обычной жизнью?

— Но что же это будет за жизнь без любви?

— У тебя есть работа, творчество, твое преподавание, друзья…

«До чего же скучно, скучно, скучно», — подумала я.

— Все мое творчество — лишь попытка отыскать любовь. Я понимаю, что это ненормально. И я понимаю, что это ни к чему, кроме разочарования, не приведет. Но видишь ли, я хочу, чтобы все меня любили.

— Ну, это тебе не удастся, — ответил Адриан.

— Я знаю, но это ничего не меняет. Ну почему мое знание никогда ничего не меняет ?

Адриан промолчал. Я представила, что говорю сейчас не с ним, а вот с этими голубыми сумеречными горами (мы как раз проезжали Годдард Пасс, и под нами была вершина Тиумф).

— По утрам, — наконец произнес Адриан, — я никак не могу вспомнить твое имя.

Вот и ответ. Он пронзил меня подобно ножу. И теперь я лежала рядом с ним каждую ночь без сна, снова и снова с трепетом повторяя свое имя для того, чтобы не забыть, кто же я такая.

— Настоящим экзистенциалистом быть очень трудно, потому что (проговорила я в то время, пока мы спускались по автостраде) ты не можешь не думать о будущем. Любое действие имеет последствия.

— Я могу не думать о будущем, — ответил Адриан.

— То есть как?

Его передернуло.

— А вот так! Могу — и все. Сегодня, например, я в хорошем настроении.

— Но почему мне так тоскливо, когда тебе весело?

— Потому что ты чистокровная еврейка, — рассмеявшись, ответил он. — Вы — народ, избранный Богом. Ты во всем можешь быть самой заурядной личностью, но в области страданий тебя никому не превзойти.

— Ублюдок.

— Почему? Только потому, что я сказал тебе правду? Погляди: ты хочешь любви, сочувствия, теплоты, близости — а в чем ты находишь успокоение? В страданиях. О, с каким упоением ты страдаешь!.. Ты — больная, которая холит и лелеет свою болезнь и вовсе не желает излечиваться.

Моя беда заключалась в том, что я всегда хотела быть самой-самой. Самой страстной любовницей. Самой жаждущей. Самой страдающей. Самой несчастной жертвой, самой что ни на есть дурой… Если я все время разрывалась на части, только по собственной вине: слишком уже сильно я стремилась быть во всем первой. Мне посчастливилось иметь ненормального первого мужа, совершенно загадочного и непонятного второго мужа, рискованную первую книгу и отчаянную послепубликационную шумиху… Я ничего не могла делать наполовину. Если я собиралась свалять дурака и завести любовный роман с бесчувственным ублюдком, я бы сделала это вопреки советам всех психоаналитиков в мире. Что, собственно, и произошло: я поехала с таким человеком на пьяную увеселительную прогулку, которая вполне могла закончиться нашей с ним гибелью. Грех и наказание всегда следуют одно за другим. И если они не доходят до адресата, то возвращаются к отправителю. А кто был отправителем? Я. Я. Я.

И вот в довершение всего я заподозрила, что забеременела. Только этого мне не хватало. Жизнь моя была беспорядочна. Муж отправился Бог знает куда. Я оказалась одна с посторонним, нимало не заботящемся обо мне. Или так мне чудилось? Что я пыталась доказать? Что все смогу вытерпеть? Почему я превратила свою жизнь в непрерывное испытание на прочность?

У меня не было никаких разумных оснований подозревать беременность. Но мне никогда и не были нужны причины, чтобы что-либо чувствовать. Я с замиранием сердца ожидала, что вот-вот почувствую тяжесть в матке. Почему я никогда не знала, что происходит внутри меня? Почему мое тело было для меня такой тайной? В Австрии, в Италии, во Франции и Германии — повсюду я исследовала низ живота и просчитывала время. Предположим, что я действительно беременна. Я бы так и гадала до самых родов, будет ли ребенок светленьким с голубыми глазами, как Адриан, или маленьким китайчонком, как Беннет. А что мне потом делать? Кто будет меня содержать? Я бросила мужа, и теперь он ни за что не простит меня и никогда не примет обратно. Конечно, мои родители помогли бы мне, но потребовали бы за это такую высокую эмоциональную цену, что мне пришлось бы снова стать маленькой девочкой и умолять их о сочувствии. А сестры пришли бы к выводу, что это расплата за мою беспутную жизнь. А друзья бы посмеивались надо мной, спрятавшись под маской притворного сопереживания. Подумать только, как низко пала Изадора!