Вера Копейко - Аромат обмана

Никогда в жизни Евгения не чувствовала себя такой защищенной, как теперь. Она соединялась с большим и сильным родом. Она смотрела вокруг, ловила на себе взгляды, чувствовала, что нравится людям, и все они нравились ей.

Никос! Евгения увидела Николая Георгиевича, который, как всегда, говорил громко, жестикулировал, хохотал. Она прислушалась.

— Она пришла ко мне и сделала такое предложение, что я… Я потерял дар речи. — Его темные глаза, не мигая, смотрели в упор на Ирину Андреевну.

Ирина Андреевна была хороша в новом светлом костюме с юбкой до колен, в черных туфлях на высоком каблучке. Она похудела за последнее время, но это ей пошло на пользу. Едва заметная косметика освежала лицо. Евгения любовалась матерью и прислушивалась к словам Никоса.

— Она предложила мне купить ферму! Оказывается, это ваша ферма, Ирина Андреевна. — Он крутил головой так отчаянно, что Евгения испугалась, не повредит ли он шейный позвонок. — Я спросил: а что, разве она продается? Все продается, — ответила она. — Вопрос только в деньгах.

— Когда это было? — уточнила Карцева.

— Это было летом, это было жарким летом… — пропел Никос строчку из старой песни.

— Вот как? Значит, все началось так давно?…

Евгения сделала шаг вперед, но не решилась подойти к матери. Она отпила глоток вина, чувствуя, как в горле начинает пересыхать. Значит, это началось, когда они еще пили чай на веранде, шутили, смеялись… Лилька хотела подарить им перголу для плетистых роз… А сама уже!..

— Но у нее было условие: тот, кто купит, делает ее директором, — рокотал Никос.

Евгения почувствовала, как дыхание перехватило.

— Вот как! — изумился Костя.

— Я сказал — нет. Я ничего не понимаю в зверях. Но, я свел ее с человеком, который мог что-то посоветовать…

Дальше Евгения не слушала. Зачем? Все ясно. Лилька нашла тех, кто захотел купить и знал, что такое их ферма.

— Дядя, что ты такое говоришь? — Костя воздел руки к небу. Оно было над ними, открытое, звездное. Выдался теплый вечер, ночь тоже обещала не огорчить.

— Что было, то и говорю, мой дорогой племянник. Я честный человек. Я не был тогда знаком с вами, — он поклонился Ирине Андреевне. А потом вдруг просиял. — Но разве не мой поступок помог вам, моя прелестная, стать полноценной хозяйкой? Ха-ха! Вы должны меня одарить своей благодарностью. Разве вы не согласны, что в жизни так и бывает: кто-то роет яму, а кто-то из нее добывает золото!

Ирина Андреевна засмеялась:

— Вы правы, Николай Георгиевич. — Она наклонилась и поцеловала Никоса в щеку.

— А вы слышали, что сделала Лилит? — продолжал Никос. — Как она попала на этих чертовых тараканах? Купила на все деньги, которые у нее были, а они сдохли. И она осела на острове Мадагаскар.

Евгения почувствовала, как у нее все шире раскрываются глаза.

— Бедняжка не знала, — Никос деланно вздохнул, — что я взял тех тварей на один раз, напрокат. Но у меня была сверхзадача, о которой она не знала.

— Какая? — быстро спросил Костас.

— Я должен был помочь другу-чиновнику пустить пыль в глаза.

— Кому? — снова спросил Костас.

— Городским властям. И я это сделал блестяще! — Никос, сияя, отпил из бокала.

— Расскажи, — настаивал Костас.

— Легко! Мой друг — чиновник из департамента. Ему надо было отчитаться, что он закрыл казино и игровой зал с тотализатором.

— У тебя было казино? — Костас вытаращил глаза.

— В тот вечер у меня было все, — гордо заявил Никос, снова отпивая глоток белого вина.

— И что? — Костас не отступал.

— Утром он закрыл мое якобы казино, бега, тотализатор. Одним выстрелом! Ха-ха.

— А потом?

— Я отдал тараканов обратно. Между прочим, девушки обращались с ними нежнее нежного. Истинный владелец, не скажу кто, оценил это. Так вот, одноруких бандитов увезли хозяева. Рулетку — тоже. Все увезли, чем был украшен мой кабинет и что придавало ему, так сказать, солидность.

Так вот почему в кабинет Костаса было свалено черт знает что! — осенило Евгению. Это был маскарад!

— А что теперь? Там? — Костя едва удерживался от смеха.

— Кинотеатр. Мой.

— Зачем он тебе, дядя?

— Ты думаешь, мне не нужны деньги? — охо-хо! — Сегодня правильный кинотеатр все равно, что в тридцатые годы в Америке. Тебя осыпают золотом, если в кинотеатре есть система «долби» или как там ее… Мой инженер знает, — Никос махнул рукой.

— Ты продолбил мне мозги, — Костас схватился за голову. — Значит, ты купил кинотеатр. Дорого?

— Мне его подарили.

— Кто? — Костас всплеснул руками.

— Тот самый чиновник. За то, что я помог ему отчитаться. Он был первый, кто выполнил предписание главного начальника — он закрыл казино, бега…

— Люблю своего дядю! — Костас хохотал.

— Да-а, жаль Лилит. Ах, она была такая… страстная… — Он пожевал губами. — Остров лемуров — так называют Мадагаскар — не так плох, и люди там хорошие. Культурные французы, знаете ли, португальцы. Но есть и местные. Чернолицые и не очень. — Он захихикал. — Я интересовался, когда узнал, что Лилит улетела на Мадагаскар. Должен сказать, обитатели острова именуют себя малагасами. Чудесное название. Есть такой напиток «малага». — Он облизал губы. — Звучит многообещающе. — Два главных племени — гова, оливкового цвета с курчавыми волосами, и сакалава, они совсем, совсем черненькие. Интересно, кто у Лилит имеет больший успех? — Он захихикал. — Говорят, она вышла замуж за местного торговца. Удачно, они к тому же — христиане…

Евгения сидела на пустынным берегу. Солнце уже прогрело песок, даже толстая бамбуковая циновка стала теплой. Оказывается, она очень любит солнце, она научилась погружаться в него, растворяться в нем.

— Ты любишь жару больше, чем я, — как-то сказал Костас. — А мне положено ее любить по праву рождения.

— Может быть, я отняла у тебя часть этой любви? — насмешливо спросила Евгения.

— Поскольку ты отняла часть меня, — смеясь сообщил он, — может быть, тебе досталась та, которая отвечает за любовь к греческой жаре.

— Я думала, что я забрала тебя всего целиком, а не часть…

Он целовал ее, соглашаясь и отдавая себя с такой готовность, с какой… Впрочем, такая готовность посещала его не только на рассвете… Евгения засмеялась. И не нужно никаких феромоновых приманок.

За спиной белел маленький старинный городок Линдос, с красными цветами ее любимого гибискуса вокруг домов. Эти цветы вышиты на скатертях, на занавесках, на покрывалах. Кажется, весь город накрыт ими, с самой верхней точки — на горе, до самой нижней, в бухте.

За городом — оливковая роща, посаженная предками Костаса. Дальше — горы, с вершины которых видно море. Вот это, которое у нее перед глазами. Бескрайнее, бездонное. Она готова сидеть и смотреть на него, не отрываясь. Иногда ей казалось, что смотрит на него, а заглядывает в себя.