Ева Геллер - Потрясающий мужчина

— С тех пор как Бенедикт бросил меня, мы с Руфусом живем в этом отеле, как звонарь собора Нотр-Дам и его уборщица.

Харальд засмеялся:

— Руфус, по-твоему, звонарь Собора Парижской богоматери? Для этого он слишком высокий. Ему бы надо было горбиться при ходьбе. Но прическа и растительность на лице убеждают. Весьма живописны.

— Неважно, как он выглядит, он не желает менять свою внешность. Мы просто работаем вместе. И он очень славный.

— Разве мужчина должен быть красивым? — задумчиво посмотрел на меня Харальд. — Тебе, впрочем, нужен хорошо выглядящий мужчина.

Я рассмеялась и покраснела. Харальд со своими темными вьющимися волосами, чуть насмешливым ртом выглядел безумно хорошо и, разумеется, знал это.

— Отлично! Если Руфус — не твой парень, тогда что мы тут сидим? Пошли, я хочу выпить и поесть.

— Я быстренько переоденусь.

— Ты мне и так нравишься. Я тоже не буду переодеваться. — Он встал, закрыл ведра с краской пластиковыми крышками, поставил кисти в воду, взял меня за руку, вывел из отеля к своему «моргану», и мы поехали.

Ночь опять была теплой и безлунной. Харальд привез меня в бистро, где можно было сидеть снаружи, заказал красное вино и бифштексы с салатом и картофелем, запеченным в фольге.

— Самые простые вещи вкуснее всего, — сказал он.

— Верно. — Я не могла не спросить: — А что сейчас делает твоя подруга?

— Моя подруга? Она историк-искусствовед в «Сотбисе». Эксперт по живописи восемнадцатого и девятнадцатого веков. Она знает все.

— Я имею в виду, что она делает сейчас? У нее есть новый друг?

— Она рассталась со мной, потому что из-за меня у нее оставалось слишком мало времени для себя. Зачем же ей обременять себя новым мужчиной?

— Как ее зовут?

— Вальтрауд.

Я не смогла удержаться от улыбки. Какое мещанское имя!

— Ну и какова она?

Харальд брезгливо сморщил лицо:

— Само совершенство.

— Совершенство?

— Она абсолютно и невыносимо совершенна.

— Это ты ее рисуешь на своих картинах?

— Не имеет смысла рисовать Вальтрауд. В одной картине я могу от силы изобразить ее руку, или грудь, или ногу. Ее лицо вообще невозможно рисовать. Оно слишком совершенно. К тому же она блондинка, а блондинки всегда смотрятся безвкусно на фоне облаков.

Я провела рукой по своим темным волосам. Они были вымазаны краской. Немного смущенно я посмотрела на Харальда. У него голубые глаза, ярче, чем у Бенедикта.

Харальд сказал:

— Радуйся, что ты не совершенна.

У меня были все основания радоваться этому. Харальд заплатил за меня, словно это была самая естественная вещь в мире, потом отвез к отелю, словно это тоже была самая естественная вещь в мире. Перед дверью положил свою руку мне на плечо:

— Виола, когда мы закончим свое облачное творение, мы устроим грандиозный праздник. А до того отдадим все силы работе. Согласна?

— Да, — ответила я. — Завтра продолжим. До завтра. Спокойной ночи. Пока. Когда облачное творение будет закончено…

На следующий день Харальд явился в середине дня. Не то чтобы он был холоден ко мне, но интересовался исключительно облаками. Он желал видеть их в натуре, но небо было ярким и безоблачным. Он загрунтовал несколько квадратных метров, потом как-то беспокойно повертелся в кресле. Я угостила его кофе и пиццей и показала рекламные проспекты ламп для картин. Он выбрал самые скромные, оказавшиеся самыми дорогими. Да, эти лампы над его картинами будут выглядеть лучше, чем все, что я рисовала в своем воображении. Разве не знак судьбы, что я еще ни на чем не остановила свой выбор до появления Харальда?

В моем списке была еще одна проблема, в решении которой мог помочь Харальд: вывеску «Отель «Гармония» надо было написать новым шрифтом. У меня была мысль поместить название, написанное золотыми буквами, на обоих окнах, но Харальд заявил, что это будет выглядеть чересчур претенциозно. Гораздо больше ему понравилась моя вторая идея — металлические буквы над входом, освещенные прожекторами. Мне тоже больше нравился второй вариант, только он был значительно дороже. Художник по металлу должен будет вручную изготовить буквы и позолотить их, чтобы сберечь от непогоды. Только необходимо выбрать подходящий шрифт.

Харальд написал в своем блокноте слова «Отель «Гармония» самыми разнообразными шрифтами. Удивительно, как легко и в то же время точно он умел чертить буквы. Он изобразил узкие буквы, широкие, большие и маленькие, потом решил:

— Это должны быть тяжелые буквы «ОТЕЛЬ ГАРМОНИЯ» — после этого надо автоматически домысливать себе восклицательный знак. От них должно веять силой. Название старомодное, типичное для гостиницы пятидесятых годов, тогда в большие слова вкладывали большие надежды. Сегодня это выглядит смешно.

Честно говоря, я тоже так считала.

Пришел Руфус.

— Как продвигаются дела?

— Вообще не продвигаются, — хмуро ответил Харальд. — Облака ждем.

— Счастливого ожидания, — сказал Руфус мрачно.

— Как поживает твой компьютер? — поинтересовалась я.

— Вся информация пропала, — сказал Руфус с таким лицом, словно мы были виноваты в этом. — Я заложил ее в память, а теперь все исчезло.

— В этом есть глубокий смысл? — спросил Харальд и, не получив ответа от Руфуса, добавил: — Хочешь к нам подсесть?

— Нет. — Руфус продолжал стоять.

— Мы делаем наброски для новой вывески, — сказала я, чтобы Руфус не подумал, будто мы тут просто сидим и болтаем.

— Лучше всего была бы надпись изломанными, как удар молнии, буквами — как на дороге ужасов, — воскликнул Харальд. — Иначе больше никого не убедишь отелем «Гармония». Гармония — абсолютно отжившее понятие. Типичное послевоенное название.

— Знаю-знаю, — сказал Руфус, — сегодня его бы назвали «Отель «Зона, свободная от агрессий». Вероятно, типичное предвоенное название.

Харальд засмеялся:

— А тебя, Руфус, я нарисовал бы зеленым.

Я тоже засмеялась. Да, Руфус был бы идеальной моделью для Харальда — с клином закрывающим лицо. Сегодня на нем были бледная рвотно-зеленая рубашка с короткими рукавами и привычные коричневые джинсы.

— Именно зеленым! — Больше Руфус не высказывался по поводу зеленого цвета, а отправился искать погибшую информацию.

— Если б я был у него на службе, он бы меня сейчас вышвырнул?

— Нет, ни за что. Он действительно очень милый.

— Он женат? У него есть подружка? Может, голубой? У него есть друг?

— Раньше была подруга. Сейчас нет. Мне кажется, его не интересуют любовные интрижки.

— Как здесь интересно! — воскликнул Харальд. — Сплошные одиночки! Мне нравится эта аскетичная атмосфера: она стимулирует творческое начало.

Я прыснула.

На следующий день небо затянули облака, и Харальд был в приподнятом настроении. Он выставил во двор стул и после обеда долго делал эскизы облаков. Сильно разведенными красками он набрасывал нежные переходы или бахромчатые контуры, белые облака, освещенные солнцем, голубые облака в тени, серые под солнцем, и было необычно и интересно смотреть на облака его внимательными глазами. Только к вечеру Харальд сказал: