Татьяна Корсакова - Смертельное танго

— Да не за что. — Он уже не смотрел в ее сторону, вытирал босые ноги отраву.

— Рюкзак, — прошептала она вместо того, чтобы сказать громко и требовательно.

— Что? — рассеянно переспросил он.

— Мой рюкзак у тебя.

— Ерунда! Он же совсем легкий!

Это означало только одно: Данила Алексеев не собирается отдавать ей рюкзак, а понесет его сам, как будто они… Дальше мысль никак не думалась, натыкалась на веское и неумолимое «этого не может быть», испуганно откатывалась назад, поверженной падала к Селениным ногам. Но вот ведь ее пустые руки, вот ее рюкзак, переброшенный через его загорелое плечо…

— Браво, Алексеев! — Голос Яны звенел от раздражения. — Настоящий герой! Не бросил нашу Селенку в беде! Пожалел убогую!

— Ты что, Васильева? — Данила удивленно нахмурился.

— Яна, ну разве так можно?! — укоризненно покачал головой Иван Петрович. — Мы же тут одна семья.

Ну, про семью это он загнул. Селена уже давным-давно не питала иллюзий на этот счет. И в защитниках она не нуждалась. Что-что, а защищаться она умела очень хорошо. Если действовать быстро, можно проредить волосы этой гадине еще до того, как вмешаются остальные…

Раньше, до того, как Данила перенес ее «на тот берег», Селена так бы и поступила. Но то раньше… А сейчас получится, что она затеяла драку из-за парня. Нет уж! Она сунула сжатые кулаки в карманы джинсов, обвела внимательным взглядом притихших в предвкушении скандала ребят. Стая, настоящая стая… Ну да ей не привыкать!

При ее приближении Васильева попятилась.

— Чего тебе?! Чего уставилась?! — взвизгнула она.

— Да так, — Селена рассеянно улыбнулась, скользнула взглядом по идеальному Яниному лицу. — Я убогая, ты прекрасная.

— Дальше что?!

— У тебя красивая кожа. Такая нежная, бархатистая.

— И что?!

— Ничего.

— Не смотри на меня так! Слышишь?! Иван Петрович, скажите ей, чтобы не смотрела! — В голосе Васильевой билась и рвалась наружу истерика.

— Савицкая, отойди от нее! — велел физрук.

— Как скажете. — Селена легко, на носочках, развернулась, помахала Васильевой рукой.

— Ведьма! — послышалось вдогонку.

— Нежная и бархатистая, — повторила она, не оборачиваясь.

Больше к Селене никто не цеплялся. Только Васильева бросала в ее сторону задумчиво-неприязненные взгляды. В ответ она улыбалась, шептала одними губами «нежная и бархатистая», и рука обидчицы непроизвольно тянулась к лицу.

Глупая курица! Верит в сглаз и прочую мистическую чепуху. Ну и пусть себе верит, может, теперь оставит ее в покое. А Селене нужно спокойно подумать, разобраться с тем, что творится в душе.

Что-то такое с ней произошло. И конфликт с Васильевой тут ни при чем. К конфликтам ей не привыкать, она вообще конфликтный человек. Тут что-то другое. И это «что-то» не дает ей дышать, заставляет сердце биться часто-часто, а руки дрожать мелкой дрожью. Это «что-то» похоже на болезнь, на самое начало болезни, когда ты еще вроде бы здорова, но по едва уловимым признакам уже понимаешь — еще чуть-чуть, и сляжешь. Точно незримый вирус поселился в крови и бродит, ищет выхода. Странный вирус… Странная болезнь…

Селена так углубилась в самоанализ, что не заметила, как увлекательное приключение под названием «поход» подошло к концу. Отряд вернулся домой в пятницу вечером, а в ночь с субботы на воскресенье Селене устроили «темную». Она не могла видеть своих обидчиков, но каким-то шестым чувством знала каждого из них. Четыре девчонки и два парня. Впрочем, парни только держали. Били девчонки — жестоко, в полную силу…

Она потеряла сознание, не от боли даже, а из-за панического страха задохнуться под пыльным одеялом. Утром ее, избитую, в синяках и кровоподтеках, нашел дежурный воспитатель, а днем директриса учинила старшеклассникам допрос с пристрастием.

Никто не сознался. Селена тоже молчала: ничего не видела, ничего не слышала, ничего не помню. Ей не поверили, но в покое оставили. Чтобы наказать хоть кого-то, наказали дежурного воспитателя, за недосмотр. Васильева ходила с видом победительницы. Прохор при встрече с Селеной старательно отводил взгляд. Данила Алексеев улыбался ей вежливо-сочувственной улыбкой. А она зализывала раны и прислушивалась к творящимся в душе переменам.

Прошло уже несколько дней, и Селена внезапно поняла, какой болезнью заболела. Поняла и испугалась. Ее болезнь обещала стать тяжелой и неизлечимой, она это чувствовала.

А потом начались перемены… Спустя неделю после учиненной над Селеной расправы первую красавицу Яну Васильеву сразил странный недуг: за одну ночь все ее тело обсыпало гноящимися, невыносимо зудящими язвами. Сначала решили, что это такая нетипичная форма ветрянки, за последний месяц уже добрая половина детдомовской малышни успела переболеть этой заразой. Васильеву с ног до головы перемазали зеленкой и отправили в изолятор. Время шло, а ветрянка не проходила. Не помогали ни зеленка, ни подключенные к лечению противовирусные препараты. Васильеву спешным порядком переправили в инфекционную больницу. Там спустя еще неделю обследований было решено, что причина странной болезни не в инфекции, а в аллергии. Противовирусные препараты заменили сначала на противоаллергические, а вскоре и на гормональные. Безрезультатно. Врачи беспомощно разводили руками. Пациентка билась в истерике и требовала, чтобы позвали Селену Савицкую.

Ехать в больницу к Васильевой не хотелось. Ну что она будет там делать?! Чем поможет этой глупой курице? И вообще, если на то пошло, почему она должна помогать своему врагу? С какой стати?

— Селена, ты должна, это твой товарищеский долг! — Директриса Эмма Яковлевна была непреклонна.

— Нет у меня никаких долгов! Тем более перед этой…

— Селена!

— Что?!

— Васильевой очень плохо. Врачи переживают за ее психическое здоровье.

— Нашла проблему! Какие-то прыщи! — Селена презрительно фыркнула. — Устроила истерику из-за ветрянки!

— Это не ветрянка. Это что-то другое. — Эмма Яковлевна устало потерла глаза.

— Да? А я тут при чем?! Пусть с ней врачи разбираются!

— Она хочет видеть именно тебя.

— Прекрасно! Она хочет меня видеть, а кто-нибудь спросил, хочу ли я ее видеть?!

— Все, Савицкая, я тебя поняла. — Эмма Яковлевна резко встала из-за стола, отошла к окну. — Можешь быть свободна, ты никуда не едешь.

Она мучилась полдня, а потом решилась. Если все считают, что от нее что-то зависит, так и быть.

Палата была одноместной. Синие стены, коричневый пол, забранное решеткой окошко, пылинки в солнечных лучах и удушливый запах гниющей плоти.

Васильева сидела на больничной койке, натянув на голову одеяло. Холмик старой ветоши, а не первая красавица.

— Привет. — Селена остановилась у окна, не решаясь подойти ближе.