Надин Арсени - Из Парижа в Париж

Вряд ли в начале нашей связи он придавал ей слишком большое значение, но всегда умел делать так, что я чувствовала себя единственной женщиной в его жизни. Мы встречались практически ежедневно. Скоро я изучила его привычки до такой степени, что заранее знала, что он скажет по тому или иному поводу. Интеллектуально и эмоционально он уже ничего не мог мне дать, я морально переросла своего учителя, потратив на это полтора года. Его мужские достоинства оценить было сложно — он был моим первым мужчиной, мне просто не с чем было сравнивать. Впоследствии я поняла, что он так и не сумел разбудить во мне женщину, я вполне могла обойтись без его общества в постели.

Почувствовав охлаждение в наших отношениях, Луиджи, до сих пор не слишком дороживший мною, начал метаться и сходить с ума. Он совершенно не терпел посягательств на его собственность, даже если эта собственность посягала сама на себя. Он не сознавал, что на протяжении всего нашего знакомства мое обожание действовало на него, как наркотик. Луиджи уже не мог без него обходиться и обнаружил это, как только появилась угроза его лишиться.

Им полностью овладела идея-фикс: жениться на мне. Я никогда не любила сопротивляться и тем более не стала этого делать, поняв, что скоро буду матерью.

Наша дальнейшая жизнь представляла собой бесконечную борьбу Луиджи за мою любовь. Я могла предложить ему только жалость, но его такой вариант не устраивал. Он пытался вернуть мое обожание, разбудив во мне ревность, и принялся демонстрировать свои интрижки на стороне. Я была даже рада подобному обстоятельству — оно избавляло от необходимости делить с ним постель. В конце концов он начал слишком много пить, слишком часто устраивать скандалы, слишком пугать Люси своими выходками.

Я сумела настоять на разводе. Он уехал в Милан, пообещав в прощальной записке, что на этом наша история не закончится.

С тех пор мы не виделись и не переписывались. Луиджи не проявлял ни малейшего интереса к Люси; он почти не замечал ее, даже когда мы жили вместе. Это был человек одной идеи, в его сердце было место только для единственной привязанности и оно оказалось занято мною.

Было страшновато представить его встречу с совершенно не нужной ему подросшей дочерью. Как Люси сумеет перенести равнодушие отца, из которого, судя по всему, создала кумира?..

Голова моя была безнадежно пуста — я вытряхнула со дна души то, что лежало там годами. Глаза слипались. Грузовик резко затормозил, и я очнулась на плече у Жерара. Смеркалось. Мы остановились у въезда в маленький городишко. Надпись на указателе извещала о том, что мы находились в Маконе.

Жерар вытащил из кабины рюкзаки и следом за ними — меня. Мы свернули в темную боковую улочку на окраине, где, по словам водителя грузовика, располагался недорогой пансион, где имели обыкновение ночевать «шоферы-дальнобойщики». Жерар довольно бодро переставлял ноги, таща поклажу; я смотрела на него с завистью, с трудом плетясь следом.

Холл маленького отеля почти не отличался от прихожей частного дома, разве что стойка администратора возвышалась у начала крутой винтовой лестницы. Она служила подпоркой для массивного бюста не в меру накрашенной девицы с беспорядочной копной бесцветных волос, явно травленных перекисью. Стало ясно, что шоферов привлекала не только дешевизна уютного пансиона.

Вульгарного вида особа во все глаза уставилась на Жерара — его неописуемая краса произвела на нее неизгладимое впечатление. Потом удостоила презрительным взглядом и мою скромную персону. Вероятно, она сочла меня недостойной сопровождать столь грандиозную личность. Украдкой бросив взгляд на висевшее в простенке зеркало, я была вынуждена мысленно с нею согласиться. Отсутствие косметики представляло всеобщему обозрению серую от усталости физиономию с темными кругами под потухшими глазами; короткие волосы стояли торчком; помятая белая блузка откровенно соскучилась по стиральному порошку. Ни открывшаяся моему взору картина, ни насмешливость юной вакханки не придали мне бодрости и уверенности.

Как бы в противовес моим ощущениям, Жерар вдруг обнял меня за плечи. Отстраняться не было сил. Он вступил в переговоры с нашей обольстительной хозяйкой. Я едва улавливала смысл произносимых фраз, но все-таки поняла, что речь шла об одном номере на двоих. Это меня несколько огорошило; я сделала попытку вывернуться из-под руки, лежавшей на плече, но почувствовала, что нахожусь в крепких тисках. Не дав опомниться, Жерар подтолкнул меня к лестнице и взвалил на плечи оба рюкзака.

«Ничего себе!» — только и успела подумать я, поднимаясь наверх на негнущихся одеревеневших ногах. Жерар отпер дверь на втором этаже и почти втолкнул меня в крошечную комнатушку. Всю обстановку составляли широченная кровать и низкое кресло с потертой обивкой, загнанное в самый угол. Другая дверь, вероятно, вела в ванную.

Я застыла посреди комнаты и кинула на Жерара испепеляющий взгляд, который, на самом деле, вполне мог оказаться просто растерянным.

Вся решимость моего спутника вдруг куда-то испарилась. Я отметила, что впервые вижу его сконфуженным. Он пожал плечами и выразительно погремел мелочью в кармане. Дураку ясно, что у нас не осталось денег, чтобы снять два номера в этой дыре. Все объяснялось столь обыденными причинами, что стало даже немного обидно. За весь день мне еще ни разу не удалось правильно понять мотивы поведения этого человека!

Я представила эту сцену со стороны и невольно хмыкнула. Через две секунды мы уже сидели рядом на своем «брачном» ложе и безудержно хохотали, выплескивая все напряжение, накопившееся за этот безумный день.

Наконец Жерару удалось перевести дух.

— Отправляйтесь в ванную, а я спущусь вниз за вторым одеялом, — и он вышел, оставив меня наедине с мылом, губкой и потоками теплой воды.

Растираясь белым махровым полотенцем (к счастью, безукоризненно чистым), я снова ощутила себя человеком. Не могу сказать, что жизнь казалась прекрасной, но уж сносной — во всяком случае. С сожалением покидая царство мыла и горячей воды, я накинула на голое тело простыню и проскользнула к постели мимо раскинувшегося в кресле Жерара. Пожелав спокойной ночи, он тут же занял мое место в ванной.

Я заснула, едва успев донести голову до подушки, и не слышала, как он вернулся и улегся рядом; только почувствовала сквозь сон его пальцы, осторожно сжавшие мою руку и тут же отпустившие ее. Это прощальное рукопожатие почему-то породило в моем дремавшем сознании мысль о том, что в течение всего дня я ни разу не вспомнила о Симоне. Вероятно, я спала с глупой улыбкой на губах.

Проснулась я оттого, что было очень жарко — вечером мы забыли задернуть шторы и теперь солнце залило убогую комнатенку расплавленным золотом. Вероятно, время было не раннее. Я сразу открыла глаза и обнаружила, что лежавший рядом совершенно посторонний мужчина тоже уже не спал.