Фэй Уэлдон - Жизнь и любовь дьяволицы

Они сошлись на трехлетнем сроке, причем, судя по сочувственным ноткам, отчетливо различимым в голосе судьи, у обвиняемой были все шансы в недалеком будущем рассчитывать на условное освобождение.

— Выносить приговор — все равно что ставить отметки ученикам, — сказала Полли Пэтч. — Четыре с минусом, тройка с двумя плюсами, двойка с плюсом и Минусом и так далее.

— Верно, верно, — согласился судья, — только в сто раз интереснее.

В самом начале своей службы Полли Пэтч выговорила для себя возможность иногда отлучаться для визитов к дантисту, и после каждой такой отлучки она возвращалась либо с удаленным зубом, либо со спиленным под самый корень.

— Я надеюсь, у вас хороший врач, — сказала леди Биссоп, обращаясь к Полли, довольно-таки неуверенно. Ей было непонятно, какая необходимость вырывать пусть великоватые, но на вид совершенно здоровые зубы, но она не решалась спрашивать Полли напрямую, опасаясь ненароком ее обидеть. Она ни в коем случае не хотела, чтобы Полли попросила расчет. Напротив, она просто мечтала, чтобы та осталась у них навсегда: судья привязался к ней, и под сенью ее надежной защиты дети ожили и выглядели веселыми и счастливыми, и жизнь в доме текла безмятежно. Судья после разговоров с Полли, уже не такой взвинченный необходимостью выносить приговоры, по ночам оставлял ее в покое и почти совсем забыл о таких проявлениях супружеской страсти, как кнут и веревки, за что — оправившись от неизбежного удара по самолюбию, поскольку муж в качестве собеседницы предпочел ей служанку, — она могла сказать только спасибо.

— Лучший зубной врач в городе, — сказала Полли, слегка пришепетывая. — Во всяком случае, самый дорогой.

— А что все-таки вам делают? — спросила леди Биссоп осторожно.

— Я хочу, чтобы мне подправили челюсть, — сказала Полли. — У меня есть виды на будущее. — И леди Биссоп пожалела бедняжку: зачем напрасно мучить себя? Челюсть будет меньше выступать вперед — лоб станет заметнее, а он у нее и так как у Франкенштейна.

— Наверное, вы правы, что пытаетесь исправить то; что дано вам природой, — сказала она, все еще с сомнением в голосе.

— Меня не интересует, права я или нет, — отрезала Полли. — Я решила, значит, так и будет. Жаль только времени — уж очень долгая история. Ну, да ничего. Я использую это время с пользой.

— Господь посылает нас в сей мир с определенной целью, — сказала леди Биссоп. — И мы должны смиренно принимать то, что Он нам даровал, будь то нос, зубы и все прочее.

— Пути Господни настолько неисповедимы, — сказала Полли, — что я с ними больше мириться не желаю.

Леди Биссоп была воспитана в том духе, что назначение женщины — приспосабливаться к эпохе, в которой она живет, к домашней и семейной обстановке, которая ее непосредственно окружает, и что для осуществления Божьего промысла необходимы смирение и вера; и думать и рассуждать здесь больше не о чем. Она даже перекрестилась — до того ей стало не по себе. И все же она не хотела лишаться Полли.

— Лишь бы детей не напугать, — сказала она. — А так, что ж, лично я ничего против не имею.

Детей беззубый рот Полли приводил в неописуемый восторг. Они наперебой лезли заглянуть в черную расщелину ее рта и радостно взвизгивали — драконы, там в глубине живут драконы, докладывали они. Драконы и демоны. Они теперь кинулись рисовать драконов и демонов, и Полли развешивала их рисунки на стенах. Леди Биссоп опасалась, как бы детей не стали по ночам мучить кошмары. Но опасения ее были напрасны. По ночам весь дом мирно спал — судья, жена судьи, нянечка, дети. Все без исключения.

Детей укладывали в восемь; леди Биссоп ложилась в десять. Судья и Полли засиживались вдвоем до полуночи — и что там было, то и было.

Одно дело из тех, что вел судья, особенно его занимало, и он в подробностях обсуждал его с Полли. Дело это тянулось уже много месяцев — адвокаты обвиняемого пытались построить защиту, но все у них что-то не клеилось. Гражданская жена обвиняемого беспрестанно вмешивалась — отказывалась от одних защитников, нанимала других, и так без конца.

— Женская преданность — вещь совершенно непостижимая, — заметил судья. — Чем негоднее мужчина, тем меньше женщина хочет это видеть. Я сам сколько раз это замечал.

Дело касалось одного бухгалтера, который на протяжении нескольких лет помаленьку наживался на своих клиентах: неаккуратно выплачивал проценты по счетам, которыми он по их поручению распоряжался, стараясь подольше задержать причитающиеся им деньги у себя. История, в общем, обычная, многие этим грешат. Уж очень велико искушение, особенно когда процентные ставки держатся на высоком уровне, хотя по букве закона это не положено. Но впоследствии этот негодник пошел дальше: воспользовавшись вверенными ему деньгами клиентов, он провернул выгодную валютную комбинацию — у него, по счастью, был к этому очевидный талант, этакое чутье, подсказывающее, в какую сторону будут изменяться валютные курсы. Клиентам, само собой, никакой прибыли не перепало; из бухгалтерских книг соответствующие записи куда-то испарились, как и сами деньги — ну, деньги-то скорее всего попали к нему в карман.

Обвиняемый настаивал на своей абсолютной непричастности к этим нарушениям и утверждал, что не иначе как какой-нибудь злоумышленник добрался до его бухгалтерских книг. Респектабельные преступники, из тех, кого принято называть «белые воротнички», заметил судья, всегда отрицают свою вину до последнего. Им кажется, что с их умением заговаривать зубы они кого хочешь вокруг пальца обведут. Зато «синие воротнички», работяги, признаются сразу и во всем, часто даже в том, о чем их никто и не спрашивает, — и сдаются на милость правосудия.

Принадлежавший бухгалтеру дом некоторое время назад сгорел, и множество важных бумаг и документов превратилось в кучу пепла, что вконец запутало следствие.

— Очень кстати! — прокомментировала Полли, и они с судьей понимающе рассмеялись.

— Наглость этого прохвоста не знает границ, — продолжал судья. — Убедившись, что мелкое мошенничество благополучно сошло ему с рук, он стал прикарманивать чужие деньги без зазрения совести. Несколько месяцев подряд он переводил внушительные суммы — в общей сложности миллионы долларов — на свой личный счет, а оттуда в некий швейцарский банк на счет одной молодой особы, с которой он состоял в любовной связи.

— Так у него была любовница! — подхватила Полли. — Небось собирался сменить имя и начать с ней новую жизнь?

— Да, такой вывод напрашивается сам собой.

— А что же его несчастная жена? — спросила Полли. — Полагаю, он женат. Такие молодчики, как правило, женаты.

— Исчезла вскоре после пожара.

— Очень кстати! — снова сказала Полли. — Пусть скажет спасибо, что его обвиняют всего лишь в мошенничестве, а не в поджоге и убийстве в придачу!