Игорь Матвеев - Любийца

На шестой день я прощалась с матерью на перроне самарского вокзала.

— А ты, мама, долго еще здесь… собираешься?

Она вздохнула.

— Если честно, мне не хочется возвращаться совсем. Там же все будет напоминать… Ох, дочка, сколько я потом ругала себя…

— Не начинай опять. Ты не виновата. Просто так — вышло.

«И все же, мама, — ты жива, а Саньки нет. Если бы тогда, на даче, ты перетерпела свое давление…»

Я почувствовала, как к горлу подкатывает комок, и одернула себя.

— Приеду — позвоню, — я поцеловала ее в сухую, морщинистую щеку, подхватила сумку и поднялась в тамбур. Повернувшись, махнула матери рукой и прошла вглубь вагона.

Купе было занято компанией из двух подвыпивших мужчин лет по сорок и их несколько более молодой спутницы. На столе стояла почти допитая бутылка водки, на одноразовых тарелках лежал хлеб и растерзанные куски курицы. Атмосфера тупого веселья и алкогольных паров висела здесь плотно, как лондонский смог. Хорошо хоть, что они не курили.

— Девушка, вы это… не составите компанию? — обратился ко мне один из мужчин.

«Всю жизнь мечтала», — подумала я, укладывая свои сумки на верхнюю полку. Мой багаж потяжелел почти вдвое: тетя Нина уговорила меня взять несколько закаток огурцов, помидоров и варенья из прежних запасов, одолжив мне и старую сумку.

— Спасибо, не хочется.

Я вышла в коридор, задвинув за собой дверь. Разумеется, мои спутники еще не скоро угомонятся. Можно, конечно, сразу залезть на вторую полку, но заснуть не удастся. Ну да ладно, мне ли не знать, что в жизни бывают и неприятности похуже.

Я вспомнила о Глебе. Вот было бы здорово, если бы я опять встретила его в поезде! И мы бы договорили до конца. И все равно я была благодарна ему: похоже, мне как раз и не хватало априорно положительного отношения к моей ситуации, которое проявил этот странный попутчик. В юриспруденции это называется презумпцией невиновности, а на простом, понятном языке звучит так: человек не может быть назван преступником, пока не доказано, что он преступник. А сейчас речь шла не об абстрактном любом человеке, а о том, который был мне совсем небезразличен. Как я могла позабыть об этом?

Из купе донесся взрыв пьяного смеха. Я с досадой подумала, что если бы мать с тетей Ниной не накормили меня перед отъездом до отвала, можно было хотя бы посидеть в вагоне-ресторане.

Тут я заметила в конце коридора долговязую фигуру проводника, копошившегося у нагревательного бачка. Я направилась к нему.

— Простите…

— Слушаю вас? — он поднял на меня покрасневшие глаза плохо выспавшегося человека.

— Может, у вас найдется свободное место в каком-нибудь купе? В моем шумная компания, а мне хотелось бы… ну, понимаете?..

— Покой нам только снится, — пробормотал он. Пожевал губами. — Мм… в восьмом едут две пожилые женщины. Они на нижних полках, и если вас устроит верхнее место…

— Вполне, — ответила я.

— Но учтите, если кто-то будет подсаживаться, вам придется вернуться к себе.

— Безусловно, — заверила я.

Эх, если бы все проблемы в жизни решались так просто!

Но по мере того, как поезд отсчитывал последние десятки километров до моего родного города, меня вновь начали одолевать неприятные мысли и сомнения. Теперь и странный пассажир по имени Глеб, сгинувший на далекой станции, казался мне лишь плодом моего взбудораженного рассудка. Беспокоило и другое: я чисто по-женски опасалась, что за эти семь дней в жизни Бондарева могли произойти какие-то нежелательные для меня перемены. Да чего уж там темнить, я боялась, что в его квартире появилась другая женщина — которая взяла на себя обязанности не только сиделки.

Я никогда не спрашивала его о подружках, но знала, что до меня они были: как-то, убираясь в его спальне, я обнаружила в ящике прикроватной тумбочки две пачки презервативов, причем, судя по дате изготовления, они были вполне свежими. Правда, при мне никто из женщин Бондареву не звонил, но это не значило, что он не мог общаться со своими знакомыми женского пола, пока я была на работе.

С такими невеселыми мыслями я ступила на перрон родного вокзала. Взяла такси и через четверть часа была дома.

Первым делом я «пролистала» список входящих звонков. Бондарев звонил трижды — если не считать звонка накануне моего отъезда, когда я просто не взяла трубку. Разумеется, кроме этих были и звонки на работу, но я предупредила, чтобы ему отвечали, что я уехала по срочному семейному делу в Питер.

Я распаковала сумки, приняла душ. Перекусила и выпила чашку растворимого кофе. Села перед зеркалом и некоторое время изучала свое отражение. На меня смотрела утомленная, издерганная женщина. К тому же, как мне показалось, поездка добавила к моему возрасту еще пяток лет. Или не поездка, а последние события? Я достала из косметички помаду, пудру, начала приводить себя в порядок. Мои пальцы чуть дрожали.

В какой-то момент я поняла, что подспудно оттягиваю момент встречи, встала, оделась и решительно направилась к двери.

Уже на пороге спохватилась, вернулась в комнату и взяла из ящика серванта брелок погибшего Саньки.

Перед дверью его квартиры мое волнение превратилось в настоящий мандраж.

Когда я нажала кнопку звонка, мое сердце едва не выпрыгивало из грудной клетки. Вот сейчас послышится женский голос: «Кто там?», и на пороге возникнет…

В коридоре раздались шаги. Вроде бы, чересчур легкие для мужских… Я почему-то не услышала стук костылей и перепугалась еще больше. Черт, надо было сначала позвонить ему по телефону, как это не пришло мне в голову?! Но теперь уже слишком поздно.

Щелкнул замок, и дверь открылась.

— Наташа?!

В его глазах читалось изумление — и тревога, как будто он чувствовал…

— Здравствуй, — его имени я выговорить не смогла.

— Проходи, проходи и рассказывай, — засуетился он, неловко отодвигаясь на костылях в сторону. — Я не знал уже, что и думать, звонил домой, на работу… Что-нибудь случилось? Сказали, ты уехала в Питер…

— Случилось. Уехала, — подтвердила я.

Бондарев, уловив напряженность в моем голосе, пристально посмотрел на меня. И опять мне показалось, что в его глазах промелькнула какая-то тревога — или настороженность?

Мы прошли в гостиную. Он сел на разложенный диван, в изголовье которого лежало свернутое постельное белье. Я так и не отучила его от холостяцких замашек.

— Но позвонить, позвонить ты могла, Наташа?

Вместо ответа я достала из сумочки брелок и молча бросила ему на колени, не мигая глядя на него сверху вниз. «Господи, пусть это окажется случайным совпадением, — вдруг мысленно взмолилась я. — Пусть этот лягушонок действительно достался ему от кого-то, побывавшего в Индии. Или пусть он купил его в какой-то местной лавке, торгующей восточными сувенирами. Только не…»