Елена Стяжкина - Купите бублики

Утром в холле Лаура рассказывает теще «махровой футболки», что такси нужно брать желтенькие, потому что они со счетчиком. А если такие не попадаются, сразу говоришь, сколько заплатишь. Женщины сходятся в мысли, что дурят везде, и вздыхают. Мы едем на желтеньком такси на пляж отеля «Чикаго». Марк не признает бесплатных удовольствий. Мне все равно. Я ему верю.

На пляже нам выдают белые полотенца и зонтики. Кроме нас с Марком, здесь еще два русских дурака. Жарко.

Мы лежим на топчанах, повторяющих изгибы тела. Моего, во всяком случае. Почти у ног плещется Персидский залив. Похожий на карте на предмет особой мужской гордости. Вода в нем соленая и выталкивает всех, как мячики. В Персидском заливе полно правоверных трупов, зачем ему чужаки? Жара распекает и размаривает.

— Тебе нравится здесь? — спрашивает Марк.

— Да, все хорошо.

— А жить? За всю историю Эмиратов только одному неверному дали гражданство. Он спас шейха, когда перевернулась лодка. Мусульманам не положено плавать.

— Побежали, — лениво говорю я.

— Куда?

— Топить шейха. Сначала я утоплю — ты спасешь. Потом ты утопишь — я спасу.

— Это будет не гражданство, а минус две смертные казни.

— Давай попробуем, — мне больше нравится молчать.

Молчим. Не спим. Потеем. На коже высыхает соль. Марк похож на маскхалат. Умные туристы не купаются в заливе. Для этого существуют бассейны. Али Гуссейн — человек-бассейн. Здесь все улицы «али». Али Мохаммед, Али Джафар. Будет улица «Али Марк».

— Уяк, издык, — говорю я медленно.

— Это что? — лениво спрашивает Марк.

— Вообще — матюки. Но можно приспособить их для новых арабских названий. Река Уяк впадает в озеро Издык. Скажи, я хорошо придумала? — мне, например, смешно.

— Ничего, — соглашается Марк и идет за коктейлями.

Я выбрала баккарди. Лучше отравиться неизвестно от чего. Романтичнее.

Днем мы спим. А вечером Марк прощается со мной у Британского банка. Я бегу вслед за Лаурой с криками:

— Возьми меня с собой.

Мы мотаемся по лавкам. Отчаянно торгуемся и матюкаем иноземцев. Она ведет меня за духами. Я долго разнюхиваю, а продавец все снижает и снижает цену. Когда цена доходит до десяти долларов, я начинаю сомневаться в их французском происхождении. Но я хочу запомнить запах истомы.

— Араби парфюм? — спрашиваю я.

— Мадам, — у меня в руке оказывается картонная коробочка. Сделано в ОАЭ.

— Заплати, Лаура. Марк отдаст.

Лаура нехотя расстается с деньгами и участливо спрашивает:

— Он твой любовник? Я весело киваю.

— Бедная ты, бедная, — сокрушается она, — я-то своего во как держу.

— Пусть и он ездит, — предлагаю я.

— Отъездился уже. Второй инсульт. Он у меня теперь как Ленин. Только «мама мыла раму» и может. Побежали еще в трусах пороемся. Мне надо с сотню.

Мы бежали, а гордые, одетые в белое арабы пасмурно смотрели нам вслед. Мне расхотелось им нравиться. Достоинства у них на миллион долларов. Что на один меньше, чем у нас с Лаурой.

— А как ты все это понесешь? — интересуюсь я, потому что помогать не собираюсь.

— Бой, — кричит на всю улочку тетка-гигант. Из-за двери выныривает грязный старый мужик. Лаура неторопливо вручает ему сумки и строго наказывает: — «Интерконтиненталь», холл.

Мужик согласно кивает.

— Не боишься? — спрашиваю я. — Не донесет ведь?

— С этим тут строго. Руки отрубают.

Налегке мы возвращаемся домой. Лаура усаживает меня в кресло, расплачивается с посыльным, торгуясь громко минут пять. Потом приносит белые пластмассовые стаканы и стыдливо наливает в них водку из бутылки кока-кола.

— За знакомство.

— Ага, — соглашаюсь я и удивляюсь тому, как быстро пьянею.

Сегодня портье — индус. Он меня не привлекает. Он холодно переживает свою карму.

— Лаура, а тебе негры нравятся?

— Какая все-таки молодежь развратная пошла. Давай еще по одной. А ты знаешь, что от них дети черные родятся? Вот, — она настороженно оглядывается по сторонам и шепчет: — А грузин у меня был. Затейник, — хихикает она и заливается краской.

Мне бы тоже пришлась к лицу стыдливость. Лицо есть. Стыдливости нет. Лауру тоже забрало быстро и крепко.

Марк проносится мимо нас, не замечая. Его взгляд похож на брызги шампанского. Капли оседают на мраморном полу. Жаль, что он ходит в трусах.

— Марк, — кричит Лаура и машет рукой, ее глаза блестят нехорошим морозным светом. Еще рюмка — и песня об этом разольется по всем Эмиратам.

Марк резко оборачивается. Меняет несколько улыбок и подходит к нам:

— Катя, давай пригласим Лауру на мой день рождения. И начнем отмечать его прямо сейчас. Плавно перейдем в тридцатитрехлетие.

— Давай, — соглашаюсь я.

Мне не нравится Марк. Он пышет здоровьем и веселится. Все чрезмерно. Истерика. Знакомо. Пить на брудершафт не будем.

— Не, — Лаура качает головой и телесами. Наверное, уже танцует. — Здесь все до двенадцати. Завтра. Спасибо. — Она пытается подняться и тяжело опускается в кресло.

— Девочки набрались, — констатирует Марк.

Мы провожаем Лауру до номера и прислоняемся у стены в коридоре. Волосы Марка щекочут мне шею. Руки резко сдергивают юбку. Мне некого стесняться. Я обхватываю Марка ногами. Поезд приходит к станции назначения в три качка. Я задыхаюсь. Это выпивка, Лаура и Марк.

— Давай, мы еще не знали, что мы — брат и сестра, — шепчет он, — полюби меня.

— Отдай Лауре десять долларов за духи, — говорю я и опускаюсь на колени.

Марк хватает меня за волосы и поднимает.

— Нет, не так. Полюби меня любовью.

Я недоумеваю. Он больно толкает меня в объятия противоположной стены и уходит. Я поднимаю юбку и злюсь. Вернется со слезами. Пьяный и несчастный. Прости, Не-та-Катя. Научите меня выбирать мужчин. А я со временем привыкну их любить.

Ошибочка вышла. Или вошла. Я лежу на кровати. И руки мои там, где нельзя. Папа обещался еще в детстве отрубить, если еще раз… Зачем меня тогда отдали в медички? Все для здоровья. И это для здоровья. Я лично не переводила часы. Время, уважаемые, время. Теперь такие все. Марк совпадает с половиной первого. Он счастлив. Рецепт его, личный. Не рекомендую. Из этого плаванья возвращаются не все дальнобойщики. Он снова снимает аптекарскую резинку. Ритуал, что ли? Он подбирается к моим ногам, резко дергает их. Теперь я лежу на животе. Марк гладит меня по спине и мурлычет.

— Я Като звонил, — сообщает он.

— Это как раз понятно, — я сильно злюсь, подтягиваю под себя колени и почти не специально бью Марка затылком в лоб.

Нам больно и смешно.

— Ее не было дома. Подождем, — заливается Марк.

— Под дождем? — не слышу я.

— Тут вода только в душе, — Марк тянет меня «принимать ванны».

Сил больше нет. Вялое сопротивление завершается бурным взрывом остатков чувств. Марк, кажется, плачет. Я чувствую слезы пупком. Одна, две, три горячих слезы. И взмах ресниц. Дожили… Пусть кто-нибудь другой скажет ему: «Не надо». Я буду спать.