Наталия Терентьева - Знак неравенства

— Не та, у которой клип на качелях? В белом платье? Сейчас все время крутят его…

— Ну, наверно, — ответил Денис. — Я только по радио слышал.

— Я понял. Сейчас посмотрю… Нет, отдельно сейчас нет.

— А у нее есть свой диск?

— Да. Вот… — Продавец прочитал в компьютерном каталоге: — В этом году издан. «Осенний блюз». У нас нет. Но что-то есть, кажется, в сборнике. Да, вот он. Будете брать?

— Спасибо, конечно.

— Я пробиваю? Сто восемьдесят рублей.

— Ноль-ноль копеек, — задумчиво проговорил Денис, вертя в руках коробку диска, на нем среди других лиц ему улыбалась Алена с новой коротенькой стрижкой.

— Что, простите? — удивился продавец.

— Да это я так. Спасибо.

Денис ездил по городу и слушал песню. Ну надо же, слова какие… «…увидишь свет любви моей, которой больше нет…» Красиво, печально, как будто ему подарок — к возвращению оттуда… Он усмехнулся. Но главное — как же он сразу, с первой ноты не понял, что это поет она. Не узнал ее голос… Просто ему и в голову не могло прийти: такая скромная, не тщеславная Алена… церковь, детская школа… А тут — на тебе…

Денис решил съездить в большой музыкальный магазин на Лубянке и все-таки купить диск. Проезжая мимо площади Маяковского, он машинально взглянул на афиши зала Чайковского. Сколько лет он уже здесь не был… Хотя и был-то всего раза два, первый — как только приехал в Москву, а второй — с Аленой. Сидел, маялся, никак не мог сосредоточиться то ли на Шумане, то ли на Шуберте. Его раздражала тогда задумчивая Алена, спокойно и с удовольствием слушавшая скучные, невнятные произведения. Ну, играют и играют, как будто одно и то же. Хоть он сам проучился пять лет в музыкальной школе в детстве, но не очень любил классическую музыку, в основном казавшуюся ему чопорной и нравоучительной. К тому же он, кажется, тогда жил еще в старой квартире с Оксаной и весь концерт мучился: что же он, идиот, сидит здесь, а не лежит сейчас на диване дома? Ради чего придется сегодня врать Оксанке…

Денис уже проехал мимо, но что-то зацепило его взгляд. Он резко затормозил, вышел из машины и вернулся пешком обратно к афише. Да, правильно он увидел. Семнадцатого и девятнадцатого числа будет концерт: «Вокальная музыка Западной Европы первой половины XVIII века. В концерте участвуют выпускники Гнесинского института разных лет…» Среди пяти-шести фамилий солистов — «Алена Ведерникова (меццо-сопрано)».

Вот тебе и Алена, нежная, глупенькая, беспомощная дурочка. Он, кажется, не слышал, как она поет. Нет, слышал. Как-то она пыталась ему играть и петь у себя дома, но он был точно уверен тогда, что не за этим к ней пришел. И даже, похоже, сказал это… Да, точно. Она закрыла пианино и заплакала. А ему стало тошно оттого, что она опять плачет. Ну сколько можно плакать и плакать! Вначале это было трогательно, а потом стало раздражать…

«Вот привяжи тебя к горячей батарее проволокой, — вдруг сказал внутри его какой-то противный и уверенный голос, — и бей несколько дней подряд и не давай тебе ни есть, ни пить… Посмотрим на тебя, будешь ты плакать или смеяться и шутить, хозяин желтого «ягуара»…» Ну да, вздохнул Денис в ответ на собственные мысли, ну да. Ей было больно — и она плакала. Все время больно… Странно, как будто это был не он. Совсем другим он вернулся оттуда, где летели зеленые брызги и Алена с мальчиком, с его сыном Даней, махали ему рукой…

Но это началось с ним раньше, гораздо раньше. Когда стала раздражать красавица Лизка, хорошая, умелая любовница, когда не радовали встречи с Оксаной вперемежку с другими, удручала необходимость быть все время начеку, там и здесь… Когда прошлое стало каждую ночь будить его часа в три-четыре утра и не давать ему спать, предлагая насладиться собственной подлостью: а вот еще так было, и так… и это ты сказал, и это сделал… а этого как раз не сделал, а должен был…

Иногда Денису казалось, что рядом с ним живет невидимый кто-то, решивший заняться его душой, замшелой, заросшей, глухой и слепой. Зачем он появился, этот кто-то, почему — неизвестно. Не мог же он сидеть где-то внутри Дениса и спать столько лет, чтобы недавно вдруг проснуться и начать мучить его, жестоко и целенаправленно, явно ведя к какой-то истине, наверняка простой и очевидной.

Да, жить надо в лесу. Собирать дрова, потом топить печь, чинить крышу или забор, кормить собак и ложиться в девять вечера спать, без снов и сожалений. Все чаще и чаще приходит ему в голову этот лес… Но истина ли это? Или просто бегство, от всего, что наворотил в жизни, от всех, кого обидел и предал, бегство в полное одиночество, уже без иллюзий, к самому себе, обидевшему и предавшему. И что он там, в лесу, сам с собой будет делать? Кормить собак и отдавать им всю любовь, которую не дал в жизни близким?

На концерте Денис чувствовал себя странно. Как будто пришел без приглашения на чужой праздник и сидит теперь, ждет, пока кто-то не подойдет к нему и не спросит: «А вы-то, собственно, кто, простите?»

Алена пела в конце первого отделения и в начале второго. Денис загадал: если она выйдет в черном платье, то он к ней не подойдет сегодня, а если в светлом, то купит цветы и… Наконец вышел конферансье, молодой человек, больше похожий на студента-отличника факультета математики, и очень серьезно объявил:

— Антонио Вивальди. «Глория» — кантата для солистов, смешанного хора и оркестра. Часть десятая: «Qui sedes». Солистка — Алена Ведерникова.

Алена появилась в длинном атласном платье, цвета морской волны с отблеском стали. Денис усмехнулся про себя — давний спор, с тем, кто всегда главнее… Как же он озабочен тем, чтобы не дать Денису поступать по-своему…

Он слушал Алену, покусывая мизинец. Ему казалось, что Алена поет очень хорошо. И что она смотрит на него. Хотя, конечно, она никак в темноте зала не могла разглядеть его лица в одиннадцатом ряду.

В антракте он пошел купить у входа корзину цветов.

— Выньте, пожалуйста, все желтые цветы, — попросил он пожилую продавщицу, показывая на одну из корзин с белыми розами и красными и желтыми анемонами.

Продавщица устало, не зло взглянула на него:

— А куда я их дену?

— Я заплачу за все, просто выньте.

— Хорошо. Тысяча семьсот рублей.

— Ага. Прекрасно.

Во втором отделении, после следующего Алениного номера, администратор вынесла ей большую корзину белых цветов с редкими вкраплениями красного. Алена растерянно посмотрела в зал и поклонилась. Денис негромко хлопал вместе со всеми и смотрел на нее, не в силах поверить, что это она, та женщина, которая ждала его около работы, приходила к нему с пакетом и с этим же пакетом уходила, унося туфли на высоком каблуке, которыми услаждала его взор по его же собственной просьбе, женщина, которая звонила ему и спрашивала, любит ли он ее… Раз спрашивала, значит, ей это было важно. Может, сейчас ответить?