Робин Карр - Свидание с умыслом

Другая вещь, о которой мы тогда говорили, всплыла у меня в памяти гораздо позже. Дженис спросила, есть ли у меня на примете какой-нибудь мужчина, и я назвала Тома. Я сказала, что он приехал из Лос-Анджелеса, где пережил страшную трагедию, лишившую его семьи. Мы были с ней достаточно близки, и я рассказала ей все как есть, — назвав и его прежнее, и его новое имя.

Я не считаю себя трусихой. Конечно, я не отличаюсь особенной физической силой, но я достаточно сметлива, чтобы не сразу давать волю страху. Если ночью у меня в доме что-нибудь громыхнет, я скорее всего припишу это кошке или кухонной посуде. Лишь два раза мне пришлось звонить в полицию: первый — когда какой-то оборванец слонялся поблизости, а второй — когда я вернулась домой и нашла дверь открытой. Говорю это для того, чтобы стало понятно, почему я впала в отчаяние от того, что обнаружила в своем доме на этот раз.

Когда я вернулась в Коульмен, переступила порог своего дома, включила свет и оглядела уютную обновленную гостиную, я почувствовала себя умиротворенной. Наконец-то я снова дома. И я перестала задаваться вопросом, будет мне когда-нибудь хорошо в этом старом доме, в городе, где у меня есть клиенты и знакомые, но нет друзей. Я оставила вещи у двери, сбросила туфли и прямо прошествовала к проигрывателю, чтобы быстрее включить свою любимую радиостанцию. Потом отправилась на кухню и достала вино и крекеры. Полчаса я наслаждалась одиночеством и уютом, а потом зазвонил телефон.

— Ты цела и невредима? — сказал в трубке голос Челси.

Я проворчала в ответ, что нечего проверять меня.

— Я еще даже не разделась — только стакан вина выпила. Все в порядке, но я очень устала.

— Не сердись, дорогая. Я знаю, что не должна была звонить тебе. Тебя ведь и пальцем не тронь. Но я не сержусь на тебя, Джеки. Если тебе неохота разговаривать, я могу перезвонить завтра утром. Для тех, кто тебя знает, в этом нет ничего страшного.

Чтобы не входить в дальнейшую дискуссию, я решила переменить тему и рассказала ей о том, как добралась домой. И полет, и долгий стокилометровый переезд к юго-западу от Денвера вокруг Национального парка прошли без происшествий. Но именно это унылое двухчасовое путешествие и удерживает меня от частых посещений Лос-Анджелеса во все мои скверные дни.

Потом трубку взял Майк. Челси и девочек я видела во время своего визита, но Майка не было, он работал.

— Джек, — сказал он.

— Да, Майк.

— У тебя все в порядке?

— Да. Ты когда вернулся?

— Не помню. А ты?

— И я тоже. Приезжай сюда. Научишься кататься на лыжах.

— Гм… Скорее, это подойдет для девочек. А мне и пеших прогулок вполне достаточно.

Я закрыла трубку рукой, чтобы он не слышал моего смеха. Нет, он решительно ничем не заслужил ни меня, ни Челси. И не было ни одной черты его характера, которая должна была привлечь Челси — самую постоянную, заботливую и преданную натуру из когда-либо мне встречавшихся. Она снова подошла к телефону.

— Ну, милочка, тебе хорошо в твоем новом старом домике?

— По правде говоря, хорошо, — сказала я, несколько удивленная таким вопросом.

— Надеюсь, ты наконец подобрала полотенца?

— Представь себе, нет. Но я готова принять вас с Майком и ваших куколок, когда вы приедете навестить меня и покататься на лыжах.

— Думаю, этой зимой я вывезу куколок в свет и навещу тебя, если только будет снег…

— Будет, уверяю тебя. Я вполне здесь устроилась. С людьми встречаюсь мало, но, думаю, я правильно сделала, что приехала сюда. Здесь так спокойно. Такой здоровый воздух. И будет просто чудесно, если ты выберешься ко мне.

Мы еще немного поболтали с ней, обсуждая мое посещение. Сидя у себя дома, прихлебывая вино и слушая в трубке воркотню Челси, я была на верху блаженства. Со времени моего возвращения прошел, должно быть, час, когда я наконец поднялась наверх вместе с вещами.

Я бросила сумочку и только хотела положить чемодан на кровать, как вдруг застыла на месте. Кто-то лежал на моей кровати в мое отсутствие. Когда я уезжала, я тщательно разгладила покрывало, а теперь оно было смято и продавлено от подушки до ног кровати. Старое белое покрывало моей мамы хранило отпечаток человеческого тела.

Я быстро перебрала в памяти подробности своего отъезда. Но я твердо помнила, что не оставляла этого отпечатка. Я помнила, что, упаковавшись, я больше не присаживалась на кровать. Все подробности были свежи в моей памяти. Никто не позвонил по телефону в последние минуты, и, собрав вещи, я тщательно застелила постель. Я хорошо это помнила, потому что всегда, отправляясь в путешествие, привожу в порядок свой дом. Собрав вещи, я мою посуду, вешаю новые полотенца, меняю постельное белье и все такое. Когда я усталая возвращаюсь назад, меня встречают чистые хрустящие простыни и уютный прибранный дом.

Стало быть, отпечаток принадлежал не мне.

Мой пульс участился и я начала лихорадочно соображать. Парадная дверь была заперта, и на нижнем этаже все стояло на своих местах. Занавески в гостиной были открыты, но окна — на запоре. Я пока не проверила, заперта ли задняя дверь, но заметила, что она закрыта. Мой дом не велик: если бы видеомагнитофон, проигрыватель или телевизор исчезли, если бы были открыты ящики шкафов — это было бы заметно сразу. Прямо под верхней спальней были еще две спальные комнаты и ванная. Их двери тоже были закрыты. Я предполагала приспособить одну комнату под офис, а другую отдавать гостям. Сейчас в них не было ничего, кроме коробок.

Внезапно острейший материнский страх, который все еще жил во мне, погнал меня в ту комнату, где стояли две коробки, в которых я хранила вещи Шеффи. Открыв дверь, я увидела, что обе коробки, все еще запечатанные с дороги, стоят на своих местах возле стены. Выглядели они очень сиротливо, но, очевидно, их никто не трогал.

Я осмотрела спальню и новую ванную, открыла бельевой шкаф, но нигде не обнаружила никаких изменений. Я встала ногами на нижнюю полку и с верхней достала свой пистолет, который был спрятан под полотенцами. Когда я дома, он всегда лежит у меня в тумбочке возле кровати, под розовым ангорским свитером. Уезжая, я убираю его подальше: не хотелось бы, чтобы у грабителя, если он вдруг заберется в дом, было под рукой оружие. Это небольшой, очень удобный пистолет, отделанный серебром и всегда заряженный. Мне никогда не приходилось прибегать к его помощи — в моей практике было всего два более или менее опасных клиента. Но, думаю, я смогла бы воспользоваться им при необходимости. Женщины столь беззащитны в этом мире — может быть, поэтому я и занялась семейным правом… Я взяла пистолет и спустилась вниз.

Осмотрев все помещения и закрыв жалюзи, я села и зарыдала с пистолетом на коленях. Понять мое настроение может только мать, потерявшая своего ребенка. Отпечаток на постели выбил меня из колеи, я не знала, что мне делать. А тут еще этот страх за коробки с вещами Шеффи — школьными фотографиями, рисунками, милыми безделушками… Я должна была сохранить эти вещи, но я вовсе не собиралась в них копаться. Острый страх за эти вещи был таким знакомым — так же, бывало, схватит сердце, когда ребенок играет во дворе и вдруг вы слышите визг тормозов. Или когда вдруг воцаряется гробовая тишина в ванной, в которой он только что весело напевал.