Imanka - Город пахнет тобою

Я клятвенно ее заверила, что не переохлаждаюсь, и, шаркая огромными тапочками, посеменила на крылечко.

Да, общение действительно пошло мне на пользу, как и табачный дым, который приятно согревал легкие, опускался в желудок и горчил во рту. Такими были его поцелуи, после того, как он покурит. Вкусными. Странно, я ненавидела, когда от мужчин пахло куревом, мне было неприятно, а уж в сочетании с пивом так и вообще отвратительно. А сейчас я вдыхала дым, закрывала глаза, слушала мужской смех и становилось тепло. Казалось, что он рядом, сейчас подойдет, обнимет, прижмется, согревая холодные руки своим дыханием. Я смотрела на затянутое свинцовыми тучами небо Берлина, и представляла его. В груди больно кололо и замирало. Хотелось опять бежать. Просто бежать под дождем, под этим небом. Куда глаза глядят. Вперед. К нему… В отелях мы иногда заказывали в номер горячий шоколад, брали пледы и, завернувшись в них, сидели на балкончике. Мы смотрели на небо и разговаривали о пустяках, о снах, мечтах, делились планами, просто что-то вспоминали и смеялись. Билл любил вот такое фактурное небо, нагромождение облаков, пробитые местами солнечными лучами. Он любил меня фотографировать на фоне такого неба. Говорил, что моя улыбка согревает снимок. Сейчас я тоже смеялась над глупыми шутками окружающих. Смеялась, чтобы не плакать. Он, плед, кресло и горячий шоколад — наверное, именно так и выглядело мое счастье.

А вечером пришло оно… Ужас, летящий на крыльях ночи…

— Мне удалось договориться с двумя приютами. Они находятся в районе Кройцберг, это административный округ Фридрихсхайн-Кройцберг, — спокойно сообщила мне фрау Пурген. Я нахмурилась, потому что о Кронцберге ходит очень дурная слава. Это самый поганый район во всем Берлине. — Это приюты Шоневэйд и Хаус Грабеалле. В первом в настоящий момент живет 21 человек. Там двухместные и одноместные комнаты, строгий режим. Удобства на этаже. Во втором живет 25 человек. Вы должны будете содержать комнату, как свою квартиру, кроме того, заботиться о чистоте кухни, гостиной, коридоров и маленького сада. Социальные работники, которые работают в этом приюте, помогают вылечиться от алкоголизма и наркозависимости, но они не имеют права заставлять. Поэтому вы можете пить и принимать наркотики у себя в комнате.

У меня аж в зобу дыхание сперло. Как представила себя, цветочка, в обществе тех маргиналов, так дар речи пропал. Видимо по изменившемуся лицу она поняла, что я не в восторге от ее предложения.

— Послушайте, милочка, я бы на вашем месте не вякала…

— Вот когда окажитесь на моем месте, — во мне все клокотало от гнева, — тогда и будете не вякать.

— Если у вас здесь была работа и контракт, а вы тут не занимались проституцией и еще черт знает чем, почему бы вам не обратиться к коллегам по работе? Так было бы хотя бы логично, — холодно произнесла она.

— Не ваше дело!

— Мое. Именно я занимаюсь сейчас вашим делом. Более того, я даже предложила вам приюты на выбор, чего вообще не обязана делать. Вы — никто. У вас нет документов, никто не может подтвердить вашу личность, вы мне тут сказки рассказываете о работе и окладе. Почему бы вам не вернуться в вашу оплачиваемую квартиру в Гамбурге на вашу работу? Кстати, не хотите сообщить мне ваш адрес и место работы, чтобы я послала запрос, и мы могли хотя бы подтвердить вашу личность? Может быть, вы разыскиваетесь полицией? Воровка и убийца? Нет? Тогда закройте рот и отправляйтесь, куда вам сказано. У вас везде сейчас пишется одна и та же фраза — «со слов». Думаете, в посольстве вам документы восстановят с ваших слов?

— Но у меня, правда, украли документы! Как я могу доказать, что я — это я?

— С вашими документами мы будем разбираться потом, после выходных, а сейчас потрудитесь переодеться, — она кивнула на пакет, стоящий у дверей.

— Как вы со мной разговариваете? — не выдержала я такого откровенного хамства.

— Так, как вы того заслуживаете. Сначала едут проституцией заниматься, а потом комедии разыгрывают. Я жду вас на выходе. И не задерживайтесь.

Фрау Пурген гордо удалилась, оставив меня возмущаться в одиночестве. Какого черта! Что она себе позволяет?! Совсем что ли спятила?! Меня к наркоманам и бомжам? Меня в проститутки! Я со злости пнула пакет с вещами. Старая уродина! Крыса немецкая! Нацистская вобла! Мы вас в сорок пятом душили-душили!

— Мария, — заглянула в приоткрытую дверь медсестра. Я обернулась, готовая обложить сейчас кого угодно по-нашему, по-русски. — Там к тебе пришли.

— Кто? — рявкнула я.

— Парень… Молодой человек.

Сердце ухнуло в пятки, по спине пробежал холодок, а ноги стали ватными. Билл! Нашел! Боже! Потом по телу прошла дрожь и сознание начало разрывать от противоречивых мыслей — одна моя половина кричала, что надо его гнать пинками и гордо отправляться в приют к наркоманам и алкоголикам, вторая требовала немедленно выбежать ему на встречу и с воплем: «Избавитель ты мой, спаситель ты мой!!!» — повиснуть на шее. И вот беда, я никак не могла понять, какое решение принять — гордое или унизительное. Я точно с ним стану шизофреником.

— Первый раз вижу, чтобы у человека за такой короткий промежуток времени выражение лица изменилось несколько раз да еще так кардинально, — усмехнулся он.

Я подобрала челюсть с пола и протерла глаза.

Не мерещится.

— Твои вещи.

Мой попутчик положил пакет на стул. Как же его? На Ш что-то… Шипящее. Шепелявое… Боже, как же его?

— А сумка? — кое-как нашла в себе силы спросить я. Ну как же его? Штудгар? Нет, так сорт лука называется… Как же? Штрудель? Нет, стоп! Штрудель — это фигня такая с яблоками и корицей. Вкусная, между прочим. Господи, какая ерунда в голову лезет…

— Ой, сумка в машине осталась. Забыл, — он смущенно улыбнулся. Как же тебя зовут? Я ведь действительно не помню. — Фрау Шмидт сказала в обед, что тебя можно забрать. Извини, я лазил по твоим карманам и сумке, хотел найти телефон или какую-нибудь записную книжку, чтобы позвонить кому-то из твоих друзей, но…

— Я телефон в Гамбурге оставила… — тихо пробормотала. — На каминной полке…

— Ну вот. В общем, я не нашел никого, кого бы можно было попросить тебе помочь, и решил сам стать твоим другом. Тебе же все равно не у кого здесь жить, а в подружку я не поверил.

Я возмущенно усмехнулась.

— Ну, конечно! Ты думаешь, я — больная, чтобы идти куда-то с незнакомым мужиком? А потом в каком притоне меня будут выискивать?

— Я от чистого сердца, — обиделся парень. — Дело твое. Я хотел предложить отдельную комнату в своей квартире и посильную помощь.

— Спасибо большое, — фыркнула я. — Но сегодня-завтра мне перекинут деньги, и я уеду домой в Россию. Теперь, когда сумка нашлась, меня ничто не держит в этой стране.