Марина Маслова - Спляшем, Бетси, спляшем!

— Простите, моя попытка сделать комплимент неудачна. Возвращаясь к Шекспиру, могу только сказать свое понимание трагедии. Я думаю, что это вообще не ревность. Отелло не надеялся, что такая великолепная женщина полюбит его, поэтому его восхищение и святая вера в ее невероятную любовь вдруг были грубо разрушены ее обманом — он ведь поверил клевете. И он просто посчитал, что жить такое чудовище, каким она оказалась в его глазах, не должно. Это оскорбительно и противно разуму и Богу.

— Да, это мне понятно. Как жаль, что мы не можем спросить у Шекспира, так ли это, да?

— Этим он и привлекает, сохраняя свои загадки не один век. Вы любите Шекспира?

— Да, очень, с детства. «Гамлета» я стараюсь смотреть в каждой новой постановке. Невероятно интересно сравнивать. Это так обогащает. И еще я с детства люблю комедии — «Двенадцатую ночь», «Много шума из ничего»… Это мне ужасно нравится!

— У нас с вами одинаковые вкусы, мне это приятно.

После спектакля мы ужинаем в ресторане, я так давно не получала от этого удовольствия. Мэт всерьез держит слово и ухаживает за мной. Он оказывается очаровательным партнером: блестящий ум и образованность чудесно дополняются чувством юмора. В этот вечер я действительно отдыхаю.

На следующий день я уже окунаюсь в суету фестиваля. Пока идут просмотры, мы с Витторио и продюсером встречаемся с нужными людьми, пытаясь подороже продать наш фильм. Я же стараюсь увеличить сумму отчислений в фонд. Бесконечные коммерческие разговоры утомляют. К заключительному дню мне удается добиться значительных результатов. Витторио пытается заранее узнать нашу судьбу, но ждать приходится до последнего момента. Ну что ж, результат не так плох: фильм получил специальный приз жюри, я, как сценарист — приз прессы и мы с Жаном-Луи Вернье — призы за лучшее исполнение главных ролей. Большой приз получил голливудский фильм. После награждения я с радостью понимаю, что фонд наш получит неплохие деньги.

Домой я возвращаюсь с триумфом. Переизданный роман «Разум и чувства» я часами подписываю для распродажи. Опять начинаются аукционы. В это время взлетают цены на картины, которые я продаю собственноручно. Журналисты пишут несколько статей обо мне, рассказывая о фонде и живописуя мои вклады в него. Я занята целыми днями, выбрав только время слетать с детьми к сестре на Джильо на две недели. Полежать на пляже, ни о чем не думая — замечательно. Но Господи, как мне тошно иногда от этого вечно лазурного моря и солнечных итальянских красот!

Внезапно в начале августа я получаю приглашение из советского посольства. С бьющимся сердцем прихожу в назначенное время на прием к послу и получаю наконец заверение, что правительство будет счастливо видеть меня в Москве в начале сентября. Домой я приезжаю в сильном возбуждении, даже не могу заснуть без снотворного. Утром звоню Мэту и сообщаю новость таким счастливым голосом, что он смеется. Я, конечно, решаю взять с собой Алису и Алика и заранее оговариваю маршрут с обязательным посещением Ленинграда. Уже накануне отъезда я собираюсь с духом и звоню Коле, но не могу застать его, к телефону никто не подходит. Расстроенная, я прошу маму продолжать звонить ему и начинаю собираться домой. Эти последние дни перед отъездом для меня невыносимы. Я боюсь, что закроют визу, отменят разрешение, уже в Москве меня посадят в самолет и опять вышлют из страны. Все эти дни со мной был Мэт. Он помогал мне заказывать медикаменты, которые я должна была отвезти в детские больницы, медицинскую аппаратуру, которую удалось приобрести со скидками, успокаивал, когда я металась по дому, не в силах спокойно ждать вылета. На прощание Мэт впервые поцеловал меня в губы и сказал:

— Наше знакомство доставляет мне невыразимое удовольствие. Больше всего я хотел бы, чтобы вы были счастливы. Я надеюсь, что эта поездка вам его принесет. Используйте все возможности и на этот раз думайте только о себе и о своем благе.

Я удивилась высокопарности и многозначительности сказанного, но не придаю этому значения.

— Спасибо, Мэт, за все, что вы делаете для меня. Верьте, что я ценю это. До встречи.

Я тоже целую его и чувствую, как его руки непроизвольно обнимают меня. На виду у всего аэропорта каноник Фаулз целуется с женщиной, крепко прижав ее к себе.

— Я всегда рад видеть вас снова. До свидания! — он отрывается от меня несколько ошеломленный, но быстро берет себя в руки и говорит это своим обычным мягким и доброжелательным тоном.

В самолете я едва успеваю отвечать на вопросы Алика и Алисы, интересующихся, где мы будем жить и что делать.

— Алиса, а ты помнишь, как ты жила в Москве и ездила в Ленинград к бабушке?

— Да, и к Коко. А он будет нас встречать?

— Не знаю, я не смогла до него дозвониться. Встречать нас будут дедушка и бабушка. Из Москвы мы поедем в Ленинград, мой родной город. Вы полюбите его обязательно, когда узнаете. Второго такого нет на всем свете.

— Так что же ты плачешь? — спрашивает Алик.

— Это от радости, Алик. Я ведь не была дома пять лет.

— Столько, сколько мне лет?

— Да, дорогой, как раз перед твоим рождением меня послали работать в Рим.

— А разве здесь у нас тоже есть дом, как в Лондоне? И в Фернгрине?

— Нет, — смеюсь я, — здесь у меня только маленькая квартирка, всего одна комната. Мы будем жить у бабушки, но там тоже тесновато. Вы будете спать в одной комнате с Алисой.

— Как здорово! — восхищается Алик.

В Москве мы останавливаемся в гостинице «Россия», в которой шестнадцать лет назад я жила с Сергеем. Я заказала еще из Лондона номера с видом на Храм Василия Блаженного и Алик сразу же прилип к окну, рассматривая разноцветные купола. Мои родители с восторгом знакомятся с внуками, Алису они помнят совсем крошкой, Алика мама видела годовалым в Риме и теперь они все вчетвером разглядывают друг друга.

— Как все-таки Алик похож на отца! — замечает мама.

— Ты так и не дозвонилась до Коли?

— Нет, Лиза, он уехал по делам в Новгород. Саши тоже нет.

— Саша, наверное, в Армении, работает с детьми. Мне не верится, что я дома! Мне все еще не верится!

На другой день у меня назначен официальный прием у министра здравоохранения. Часть привезенных медикаментов я должна передать московской детской клинике, где лечатся облученные дети. Меня предупреждают, что сопровождать меня будет жена Горбачева. Ну что ж, она, в отличие от предыдущих первых дам, очень приятная женщина. Министру я пообещала, что продолжу благотворительную деятельность и попросила помочь с беспрепятственным въездом в страну по делам Фонда. С помпой правительственный кортеж отправляется в клинику. Нас сопровождают телерепортеры. Вечером в новостях дают сюжет о нашем посещении. Меня называют популярной на Западе писательницей и киноактрисой, о том, что я русская — ни слова. Получить помощь от английской леди, имеющей несколько книг и премию «Сезар», наверное шикарней, чем от своих соотечественников, переживающих аварию, как личную трагедию. Ну, Бог с ними, но может теперь мне не будут чинить препятствий, я по дороге поговорила об этом с мадам Горбачевой. Когда нас представляли друг другу, сложилась забавная ситуация. Меня представляют, как леди Ферндейл, ее — просто Раисой Максимовной Горбачевой. Прежде, чем обратиться к ней, я колеблюсь несколько секунд. Назвать ее просто миссис Горбачева, как называют ее у нас в прессе — неудобно, она все-таки выше меня по субординации, поэтому я обращаюсь к ней: мадам Горбачева. Простенько и со вкусом! Она сочувственно выслушала сокращенный вариант моей истории и обещала помочь с беспрепятственным въездом.