Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

— У меня всегда найдется время для друзей. Когда тебе хотелось бы встретиться со мной?

— О, я… ну, я… я думаю, может быть, ты смог бы зайти к нам после работы выпить по стаканчику.

— Да, конечно, — я буду очень рад. Какой вечер ты имеешь в виду?

— Я думала… возможно, на следующей неделе… Четверг… Разумеется, если это тебя устроит…

— Четверг очень подходит. Но не уедет ли Нейл в Чикаго?

— Да. Но это очень конфиденциально, Джейк. Ты не должен говорить Корнелиусу. Или кому-нибудь еще.

— Я буду нем как рыба, обещаю тебе! — Он выглядел удивленным и заинтересованным. — Я надеюсь, ничего серьезного?

— О, нет! — сказала я. — Ничего. Благодарю, Джейк.

— До четверга, — сказал он и махнул рукой на прощанье, когда двинулся в толпу. — Я буду ждать его с нетерпением.

Я следила за ним, и шум в комнате, казалось, усиливался, пока я не почувствовала головокружение. Прислонившись спиной к стене, я пыталась дышать ровно, но была вся в поту и чувствовала себя грязной, как будто была заражена отвратительной болезнью.

Я испытала непреодолимый порыв обратиться к Корнелиусу, чтобы успокоиться, и когда головокружение прошло, я вслепую пробралась сквозь толпу к тому месту, где мы расстались. Казалось, что это длилось бесконечно. Я двигалась будто в ночном кошмаре, где все время пытаешься кого-то догнать, но он постоянно ускользает.

— Корнелиус!

Наконец я его нашла. Он обернулся на мой окрик, и, когда я с облегчением подошла к нему, женщина, стоявшая рядом с ним, замолчала. Я уставилась на нее. Все молчали. Как будто в комнате наступила тишина, хотя гул разговоров все еще тяжело и противно стучал в моих ушах.

— Алисия, — произнес Корнелиус голосом, лишенным выражения. — Это Тереза Ковалевски. Некоторые из ее картин представлены на выставке, как ты знаешь. Тереза, это моя жена.

На женщине было залоснившееся красное платье и красные туфли. Два оттенка красного цвета плохо гармонировали друг с другом. Она была выше Корнелиуса и рядом с ним выглядела большой и неуклюжей.

— Привет, — сказала она.

— Добрый вечер. — Мне хотелось сказать что-нибудь уничтожающее. В дневных сериалах жены умеют поставить на место любовницу мужа.

В течение секунды я все еще не могла поверить, что это именно та женщина, которая спит с Корнелиусом. Я знала, что это американская полька из Манхэттена по имени Тереза, которая рисует картины и у которой только одно вечернее платье, а также что Корнелиус встречается с ней регулярно, но я никак не могла постигнуть, какую огромную роль играет она в его жизни. Без сомнения, я предпочла бы не сталкиваться с правдой; возможно, так сильно любя Корнелиуса, я не вынесу этой правды. Но внезапно истинная тяжесть ужасной беды обрушилась на меня, и не было возможности ее избежать. Эта вульгарная, грубая, безвкусная девушка ложится в постель с моим мужем. Где-то в Нью-Йорке они лежат вместе в постели голые и упражняются во всех физических интимных делах, в которых мне отказано. Она знает, как он целует. Она знает все его интимные привычки. Она обладает целым миром знаний, которые должны принадлежать только мне.

Я смотрела на Корнелиуса и впервые почувствовала, что он меня предал.

— Это самый волнующий день в моей жизни! — поспешно сказала женщина. — На самом деле я так напугана, что едва могу говорить!

— Тереза боится критики, — несколько неловко объяснил Корнелиус.

— О, здесь Кевин! — воскликнула женщина. — Извините, но я должна… — Она убежала с облегчением.

После паузы Корнелиус с трудом произнес:

— Я сожалею. Не могу понять, почему ты подошла к нам. Я же тебя предупреждал.

— Да. Это не имеет значения. — Я осмотрелась безучастно, ища, с кем бы поговорить. Но еще один миллионер задержал Корнелиуса.

Я думала о том, каков Джейк в постели.

На мне было самое нарядное черное платье, и я пыталась решить, необходим ли мне макияж. Я не любила косметику, но раз уж на горизонте сорокалетие, вряд ли можно притворяться, что естественный вид наиболее привлекателен. Наконец я легко припудрила лицо, намазала губы неяркой помадой и тщательно подкрасила тушью ресницы. Затем, обратившись к шкатулкам для драгоценностей, я оставила без внимания бриллианты, которые нравились Корнелиусу, проигнорировала рубины и изумруды, которые я втайне ненавидела, и выбрала золотую брошку.

К шести часам я спустилась в одну из приемных комнат, не в любимую Корнелиусом золотую комнату, которая была маленькой и уютной, а в комнату Рембрандта, где мрачные автопортреты Рембрандта пристально глядели на изысканную английскую мебель восемнадцатого века. Я выпила большой бокал мартини и заказала еще. Тут я в панике начала подумывать, не будет ли атмосфера версальской комнаты менее угнетающей, но подумала, что увижу свое отражение во всех этих позолоченных зеркалах. Кроме того, мебель там была в стиле рококо. Джейк был достоин легкого изящества английской обстановки и, возможно, поскольку в его доме великолепная коллекция картин, он едва ли заметит картины Рембрандта на стенах.

— Мистер Рейшман, мадам, — объявил Каррауэй с сильнейшим британским акцентом.

Когда я встала, я поняла, что от непривычного для меня мартини я почувствовала головокружение, и тихонько оперлась кончиками пальцев о ближайший стол, чтобы восстановить равновесие. В данных обстоятельствах попытка успокоиться казалась не только символической, но и безнадежной.

— Алисия, — сказал Джейк, легко входя в комнату. — Как поживаешь? Надеюсь, я не опоздал. — Он подержал секунду мои руки в своих, затем отпустил их. Физическое прикосновение, сухое, бессмысленное, прекратилось еще до того, как я смогла что-либо ощутить. Я впервые заметила, что у него широкие рабочие руки с короткими пальцами.

— Нет, нет, разумеется, ты не опоздал! Садись. Чего бы тебе хотелось выпить? — я пыталась говорить не как актриса, читающая незнакомый текст.

Джейк посмотрел на мой пустой бокал и затем сказал, сев напротив меня:

— Я выпил бы немного виски со льдом. «Джонни Уокер», с черной этикеткой, если можно.

Мы немного поговорили об открытии выставки, пока Каррауэй не вернулся с выпивкой. Джейк держался просто, элегантно, невозмутимо. Я так сильно сосредоточилась на поддержании разговора, что мне было трудно замечать детали его внешности, но я видела, что его темный костюм идеально скроен, а однотонная рубашка скреплена на запястье золотыми запонками.

— Как прекрасно выглядела Вики! — сказал Джейк. — Очевидно, замужество пошло ей на пользу.

— Да, мы все успокоились.

Каррауэй вышел. Джейк наполнил виски свой бокал.

— За тебя, Алисия! — сказал он с учтивой вежливостью, которой мог позавидовать любой дипломат. — Благодарю за приглашение. Теперь, о каком же конфиденциальном деле ты упоминала? Должен признаться, я с трудом сдерживаю любопытство!