Ирина Лобановская - Звезда эстрады

— Не душно?

Лёка снова передернула плечами. Ей не хотелось отвечать, двигаться, чувствовать… Идеальный вариант — сесть в укромном, обязательно темном уголке и замолчать на веки вечные. Не видеть никого, не слышать, ничего не знать, не думать ни о чем… И не нужны ей никакие мужья, любовники и родители… Ей вообще больше никто не нужен… Надоели…

Жара прилипала к стеклу назойливым спутником, от которого теперь не отвязаться до самого октября, а то и ноября. Она знала свою немалую силу и радовалась в предвкушении долгого и редкого полновластья. Жарища словно грозила и сулила: «А я еще и в сентябре буду! Помучаетесь со мной! И может, даже позже… А что?.. Запросто… По дождям и снегу ох как затоскуете!»

— По-моему, у тебя что-то случилось, — неожиданно произнес Кирилл. — Выкладывай подробности! Вдруг помогу…

Как все обожают лезть не в свое дело!..

— С чего ты взял? У меня все тип-топ, — пробормотала Лёка, сняла с пальца перстень и рассеянно повертела его в руке. — Ты психиатр?

— Нет, всего-навсего художник-декоратор, — буркнул бородатый. — Честное пионерское…

Лёка возликовала. Здорово!.. Значит, не ошиблась! Да на нем просто-напросто написана его профессия…

— А ты похож, — заметила она.

— На кого? — слегка удивился Кирилл.

Лёка ушла от ответа:

— Я в детстве тоже неплохо рисовала. Но потом бросила. Надоело… Значит, ты работаешь в театре?

Вместо ответа, художник вытащил из кармана мобильник:

— Позвони домой, скажи, застряла в пробке.

— Мне некому звонить, — раздраженно объявила Лёка и вернула пальцу его перстень. — Меня никто не ждет…

И вдруг осознала, что это не пустые, отдающие мелодраматизмом слова, а правда… Простая и грубая. Ее действительно никто не ждет… И у нее даже почти никого нет…

Лёке вдруг захотелось резко развернуть машину и поехать назад, на дачу к Вике, единственному человеку, который, кажется, привязан к Лёке. Всего один человек… Но по нынешним временам и это много…

Хорошо бы поскорее добраться до квартиры, полежать в холодной ванне, а потом спрятаться под простыню и заснуть…

— Вообще, я смотрю, народ стал жить лучше и веселее. Отдельные категории, — начала балагурить Лёка. — Недавно, прости за подробности, но ты ведь их, судя по всему, обожаешь, у папахена в милиции в туалете слышу из-за стенки: какая-то дама по сотовому отвечает, мол, через две минуты освобожусь и перезвоню. Уже и в сортир нынче без мобилки не ходим… Так что если какие новости или срочности, звоните прямо в клозет! А одна дама, недавно купившая квартиру у нас в доме, на полном серьезе попросила управляющего домом: «Виктор Петрович, сделайте так, чтобы, когда я выезжаю на машине из ворот, на улице никого не было!» Заявки хоть куда!

Кирилл скупо улыбнулся и вновь словно прилип к ней тяжелым сумрачным взглядом. Но Лёка не смутилась, даже не поежилась, не вздохнула и не испугалась.

— Ты должен был обязательно тормознуть возле меня! Ты просто не мог этого не сделать!.. — объявила она.

Вероятно, Лёка говорила настоящую правду…

Ее голую коленку осторожно накрыла большая ладонь. Лёка с силой кокетливо ударила по ней маленьким ледяным кулаком. Лёкины пальцы умудрялись сохранять холод даже в жару. Рука не убралась. Это хорошо…

Лёка рискнула взглянуть на спутника и неожиданно увидела глаза, цвет которых до сих пор так и не рассмотрела. Оказалось — цвета промокшей поздней осенней травы… А Лёке больше всего нравилась именно осень. За тишину и красоту. И за полную откровенность, мешающую в одну кучу яркость красок, холод ветров и нудность дождей.

— Ты любишь осень? — поинтересовалась она.

Кирилл покачал головой:

— Нет. За сентябрем осень сразу уходит в свою темную глубину, а я ей никогда не доверял. Не согревают душу только светлые времена года.

Он пристально рассматривал нежданную попутчицу. Очень молодая… Резвая… Языкастая… Сейчас одна… Это — не ходи к гадалке… Почему Кирилл так вычислил, он и сам не знал, но всегда безошибочно угадывал семейное положение человека. Оно вообще-то на каждом написано, как и судьба, стоит лишь внимательно присмотреться.

Лёка не пошевелилась под его взглядом, уставилась куда-то в сторону, не отрывая ничего не выражающего неподвижного взора от одной ей видимой точки или предмета. Ветер перепутывал ее красиво постриженные волосы, длинные пальцы нервно вцепились в сигарету. Какие ручки у девчонки…

Еще Кирилла сразу привлекли строгое и красивое сочетание красок в одежде и необычная аккуратность.

Минуты торопились вперед…

— Чего тебе надобно, старче? — с очаровательным нахальством промурлыкала Лёка. — Переведи!

Она вся такая — обаятельно-нагловатая.

Большая рука плотно прикипела к Лёкиной коленке.

— Леля…

Она вздрогнула от неожиданности. Ее никто никогда так не называл…

— Леля… — повторил бородач.

Ему словно нравилось выговаривать и повторять именно это ее, им самим почти придуманное имя. Он волновался… Лёка старалась больше не смотреть на Кирилла. Пока не выскажется до конца.

— Мне не хотелось бы тебя просто довезти до столицы нашей родины, высадить у нужной станции метро и уехать… Понимаю, я банален до крайности… Но мне нужен твой телефон… И согласие на дальнейшие встречи…

— А мне нравятся откровенные и ничего не откладывающие в долгий ящик господа! Ты угадал! — отозвалась Лёка. — И ты…

— …Точно такой, какие мне нравятся! — завершил за нее Кирилл.

Оба дружно, с удовольствием рассмеялись.

— И вообще, разве «нет» — это ответ? — пропела Лёка.

— Значит, мы еще встретимся и поболтаем, — торопился бородач утвердиться в своей надежде. — Конечно, ЕБЖ…

Лёка удивленно вздрогнула.

— Говоришь на матах? А еще художник! Стыдно!

— А что, художник, по-твоему, не человек? И среди нас многие общаются именно на матах. А это вполне цензурно. Я хоть мужик простой и грубый, но давно выучил, что такое хорошо и что такое плохо. И знаю, где можно матюгаться, а где не стоит. Это Лев Толстой в конце своих письмах писал: ЕБЖ — если буду жив. Старшая дочка рассказала. А может, и выдумала, свинюшка. Я-то, сама понимаешь, писем этих в глаза не видал. Читать некогда.

— У тебя еще и маленький ребенок? — спросила Лёка.

Кирилл проследил за ее взглядом: на заднем сиденье валялась забытая Наташкой куклешка.

— Да… Это что-то меняет для тебя?

Лёка пожала плечами. И ее безразличие, старательно деланое, и нарочито равнодушное покачивание рыжеватой головы — туда-сюда! туда-сюда! — и словно слегка поблекшие от нехорошей новости пронзительно серые глаза — все заклинило Кирилла отныне и навсегда…

Будущая великая певица Леокадия… Девочка, случайно подобранная им на обочине Минского шоссе… Неопознанный объект…