Кэтрин Блэр - Битва за любовь

— Дорогая моя, — сказал Филипп, — я привез Кэтрин Верендер, как ты просила. Моя сестра Иветта. — И, едва дав им время поздороваться, продолжал: — Мне нужно ехать, но я вернусь к половине шестого и отвезу Кэтрин на виллу Шосси. Не скучайте!

Он ушел, а Иветта Селье все еще оглядывала Кэтрин.

— Я рада, что вы приехали, — сказала она. — Мне всегда интересно знакомиться с женщинами, которых знает Филипп. Может быть, пойдем в сад?

Иветта уже подошла к стеклянным дверям и отпирала их. Кэтрин шла за ней. В затененном деревьями патио она села в кресло. Иветта опустилась в другое, напротив, у низкого блестящего столика, разделяющего их.

— Значит, вы невестка этого богача Леона Верендера? Я думала, вы старше. Филипп говорил, что у вас есть маленький сын?

— Да.

— Но вы моложе меня. — Она посмотрела на кончик своей сигареты. — Вы очень интересная.

— Вам так кажется просто потому, что я другая. Несколько лет назад я мечтала выглядеть в вашем стиле. Бывают такие фазы в жизни. — Кэтрин ни с какой другой женщиной еще не чувствовала себя так неловко. — Доктор говорил, что вы интересуетесь английской литературой.

— Меня вообще интересует всякое искусство, но я особенно люблю ваших английских поэтов. Здесь, на побережье, живет много английских писателей и журналистов, и очень многие из них бывали у меня в гостях. Сама я мало выхожу.

— А вы пишете или рисуете?

Она коротко засмеялась:

— О нет, я даже не дилетантка. Просто мне нравятся люди, которые живут, а иногда даже гибнут из-за искусства. У них тут целая колония между Понтрие и Ниццей. — Она стряхнула пепел с сигареты: — Я спрашивала о вас Филиппа. Он сказал, что в Англии вы преподавали. Вы поступили умно — будучи учительницей, вышли замуж за представителя семьи Верендер.

Это, казалось, была простая констатация факта, без злорадства или сарказма, но Кэтрин почувствовала, что как-то вся немеет, однако она произнесла:

— Не сомневаюсь, что ваш брат сказал вам и о том, что я никогда не видела мистера Леона Верендера до моего приезда в Понтрие. Если бы он не был назначен опекуном моего сына, я бы никогда не приехала сюда.

— Ну, это слишком по-английски. Вы подарили старику внука; почему бы вам — как это говорится? — тоже не получить свою выгоду! Кроме того, здесь, на Лазурном берегу, есть возможность найти богатого мужа. — Тонкие губы Иветты улыбались. — Я слышала в Ницце, что женщины с настоящими рыжими волосами пользуются невероятным успехом, стоит им только появиться в обществе.

— Может быть. Я не собираюсь появляться в обществе Ниццы.

— Для вашего цвета волос у вас не тот характер. — Она засмеялась над собственной шуткой, остановила долгий загадочный взгляд на Кэтрин и добавила: — Наверное, вы догадываетесь, почему я хотела рассмотреть вас вблизи? Мне хотелось убедиться, что вы не тип Филиппа. Я всегда так делаю, когда в тех домах, где он бывает, появляются женщины. Лично против вас я ничего не имею.

— Рада слышать это. Вы удовлетворены?

— В самом деле! Филипп слишком уж доктор, чтобы остановиться на женщине, которая будет нравиться другим мужчинам. И он слишком мужчина, чтобы жениться на женщине, которая уже отдала свою любовь другому, прежде чем встретила его. Вы простите мне мою откровенность?

— Конечно. — Но Кэтрин пришлось стиснуть зубы. Она попыталась найти другую тему: — У вас идеальный дом. Старые сады — самое прекрасное, что есть в мире.

Иветта пожала плечами и еще глубже вжалась в свое кресло:

— Сын нашей горничной следит за садом и цветами. А я редко хожу туда.

— Чем же вы занимаетесь?

Выражение лица девушки потеряло любезность, но она не шевельнулась.

— Утром я бездельничаю, иногда читаю. Днем ко мне приезжают знакомые к чаю, а вечером к обеду. Я здесь хозяйка, но Марта так хорошо знает наши привычки, что мне почти нечего делать. — Снова этот быстрый сверкающий взгляд больших глаз. — А вы что-нибудь слышали обо мне?

— Почти ничего.

— Даже от Люси д'Эспере? Люси знает все местные сплетни.

— Мы не обменивались сплетнями.

— Она наверняка расскажет вам как-нибудь. Так что уж лучше я сама вам расскажу всю правду. Я была помолвлена.

Кэтрин не знала, что сказать в ответ на такое заявление. Собственно, никогда раньше она не была в таком замешательстве. Эта манера Иветты делать странные заявления и хладнокровно наблюдать эффект из-под густых темных ресниц была неприятной и сбивала с толку.

— Да, я была помолвлена, — сказала она. — Это вышло как-то само собой. Мы выросли вместе. Мне говорили, что мы подходим друг другу, ему говорили, что мы подходим друг другу — и он сделал предложение. Это тянулось три года, эта помолвка, а когда мне исполнилось двадцать два, начали готовить свадьбу. А затем, в ночь накануне свадьбы, я поняла, что не могу выйти замуж за Армана. Вообразите! Он молодой адвокат, очень корректный, очень глупый — и мне всю жизнь видеть его лицо, его глупую претенциозность, его помпезность… Я просто не могла!

— Боже мой! — наконец Кэтрин могла быть искренней. — И что же случилось?

— Отца уже не было в живых, а мама, которая очень хотела этого брака, реагировала более чем живо. У нее началась истерика. Филипп все устроил. Сначала он хотел убедить меня, что смешно поступать так, как я, что это просто нервы. Но потом он увидел, что сама мысль о браке с Арманом мне невыносима и противна. Я ему сказала, что хочу выйти замуж по любви, а не по расчету. Он успокоил маму, и я стала свободной.

— И вы ни разу не пожалели?

— Ни разу.

Она ответила слишком быстро, слишком уверенно. Кэтрин чувствовала, что Иветта никогда не любила человека, которого она бросила.

— Вы поступили очень храбро, — сказала она неловко. — На этой стадии большинство женщин уже не решились бы пойти назад.

— Я сказала, что я больна, и две недели не выходила из комнаты. К этому времени Арман успокоился и согласился.

— Вашему брату, наверное, пришлось трудно?

— Филиппу? Ну, он сильный, может справиться со всем. Он был очень добр ко мне — ни упреков, ни разговоров, только ласка. После смерти мамы нас осталось только двое, и может быть, мы так и останемся вдвоем навсегда. Только вряд ли.

Кэтрин не стала задавать вопросов по поводу ее последних слов. Снова ей было совершенно нечего сказать, и она с огромным облегчением увидела, что горничная средних лет катит к ним столик с чаем.

— Мадемуазель ждет к чаю еще кого-нибудь? — спросила она.

— Нет, Марта. Все придут вечером, не сейчас. Пока можете накрывать стол.

Иветта говорила то об одном художнике, то о другом скульпторе, чьих имен не слышала ни Кэтрин, ни весь мир. У нее была легкая, лихорадочная манера беседовать — может быть, кому-то это показалось бы забавным. Вероятно, она умела увеселять своих гостей, и по ней не было видно, что она склонна к депрессии. Сестра Филиппа была загадкой.