Кэтрин Куксон - Мотылек

— Думай, что говоришь, и своей матери скажи. Говорю вам обеим: берегитесь, не то придется разбираться в суде. Шутка — это одно, подшучивание — другое, у вас с матерью змеиные языки. И я предупреждаю: еще одно слово про меня, и все твои денежки уйдут не на свадьбу, а на адвоката. Я слов на ветер не бросаю.

Он слов на ветер не бросал, и она почувствовала это немедленно. Он схватил ее за плечо, развернул в направлении, откуда она появилась на кухне, и, подтолкнув к задней двери, прикрикнул:

— Пока я в этом доме, не вздумай совать сюда нос. Если нужно будет помочь, я сам помогу тетушке.

Распахнув дверь, он выпихнул ее, да так, что чуть было сам не вылетел вслед. Он стоял у раскрытой двери, руки сами сжались в кулаки. От негодования скрипнули зубы. А еще говорят, у мужиков одна грязь на уме, бог мой, да большинство из них ангелы по сравнению с некоторыми женщинами. Прошло уже много месяцев, почти год, как он не был ни с одной женщиной, даже не обнимался. Временами внутри горело и появлялись смутные мысли, но он работал и заставлял себя не замечать этого, потому что в его жизнь вошло новое чувство. Он бы не сказал о себе, что очень страстен, нет, он обыкновенный человек со своими потребностями, но, подобно священникам, он умеет подавлять их. И вот нате вам. Появляется эта сука и заявляет, будто, улыбнись ему случай, он бы не погнушался позабавиться с Кэрри.

Почувствовав, как у него расслабляются мышцы и растворяется скованность, он сказал себе, что нельзя быть таким дураком и так расходиться. Нэнси разочарована: она строила планы, а тут появился он, смешал ей все карты, а потом дал задний ход. О, он прекрасно знает, что ее грызет.

Он вышел из кухни, поднялся по лестнице и постучался в спальню. Когда он вошел, тетя попросила его:

— Подержи-ка его, Робби. Наденем на него рубашку. Недавно он пришел в себя и помог мне раздеть себя, но сейчас, кажется, опять потерял сознание… Его лихорадит.

— Хорошо. — Роберт кивнул и приподнял отяжелевшее обессиленное тело, тетя натянула на Джона свежую ночную рубашку. — Наверное, это все вчерашняя поездка, погода была ужасная.

— Нет. — Она покачала головой. — День-деньской сидел в мастерской, в рот ничего не брал, переживал, винил себя, а винить должен меня.

— Ну, что вы, тетушка, нет!

— Нет, меня, Робби. Если бы я не солгала, она, наверное, была бы сегодня с нами, ему было бы легче переносить несчастье, видя тебя рядом, и ты помог бы мне с Кэрри выдерживать его обвинения. Но я ни о чем другом не могла в тот момент думать, только бы успокоить его гнев.

— Я бы поступил точно так же, каждый думает, как бы защитить себя.

— Если бы я могла так думать! — Кончиком своего белого фартука она вытерла лицо. Потом обошла кровать, поглядела на него и спросила: — Ты торопишься?

— Нет-нет, совсем не тороплюсь. Она сказала, чтобы я остался, сколько понадобится.

— Тебе там нравится?

— Так, ничего.

— Ты, знаешь, изменился, Роберт.

— Изменился? Как это?

— Ну, как тебе объяснить, что-то в тебе переменилось, наверное, потом я соображу, это приходит неожиданно. — Джон Брэдли застонал, она быстро повернулась к постели, откинула со лба мужа клок седых волос и проговорила: — Хоть бы доктор приехал поскорее…

Доктор приехал через два часа, и видно было, что он сам только из постели. Первым делом он спросил:

— У вас есть в доме кофе? — Услышав утвердительный ответ, он сказал: — Заварите мне покрепче и без молока. Ладно? — затем посетовал: — Ну чего ради, черт возьми, люди рождаются и умирают в Новый год? Я на ногах с пяти часов.

— Простите.

Она так робко извинялась, что он улыбнулся:

— Приятно слышать. А вот другой мой пациент, тот, что помер, он был вдребезину пьян и ругался последними словами, и почему-то все на меня и на меня. Попал под лошадь, идиот, а она не хотела стоять на месте.

Это он говорил о человеке, который недавно умирал у него на руках.

Роберт чуть не рассмеялся. Жизнь — чудная штука, драма вперемежку с комедией, скандал из ничего, радость жизни, проблескивающая временами в мисс Милли, а больше всего это одиночество в ее глазах… глазах Агнес. Впервые он мысленно назвал ее по имени.

Доктор сказал, что у Джона Брэдли высокая температура, что организм ослаблен и плохо борется с жаром. Он оставит таблетки и попозже заглянет, привезет флакон.

— А вы пока, — велел он Алисе, — все время протирайте его губкой. Простыни слишком часто не меняйте, это его собственный пот, он не повредит так, как прикосновение к коже холодных простыней.

После его ухода Алиса с удивлением в голосе сказала:

— Что-то сегодня утром не было никого из Паркинов. Нэнси всегда была очень внимательна.

Роберт виновато пригнул голову:

— Боюсь, но это я ее турнул.

— Турнул… За что бы это, Робби? Ты хочешь сказать, что велел ей уходить… то есть Нэнси?

— Да. Я сказал ей, что, пока я здесь, чтобы она носа не показывала.

— Но почему?

— А, — он отвел лицо в сторону, — она тут ляпнула несколько гадостей про меня. Я готов слушать про себя правду, но если… В общем, я чуть не побил ее. Думаю, вечером, когда ее отец вернется с работы, нужно ждать гостя.

— О, Робби. — Она покачала головой. — Ты что, не понимаешь? Что бы она тебе ни наговорила, она тебя ревнует. Она же влюблена в тебя. Она выходит замуж, и, я думаю, не за того, кто ее истинный избранник.

— Но ведь я сразу сказал ей, что не ищу жену… Теперь я сожалею, что так поступил с ней сегодня, потому что она вам будет нужна.

— Да нет, я никогда не любила назойливых соседей. А они, признаться, очень назойливы. Не так давно я, честно говоря, обрадовалась, когда кто-то сказал, что они думают перебираться в другое место. Некоторые из их детей работают теперь в Ньюкасле, один отделочником по меди, другой красильщиком, а Мери Эллен взяли ученицей модистки. Но поезди-ка туда, особенно зимой. Но они столько запросили за свой дом, что им, по-моему, еще сидеть здесь и сидеть. Триста фунтов! Слыханное ли дело! Всего три комнаты с мезонином. Есть огородик, и очень неплохой, но какой дурак выложит три сотни фунтов за такое место? Ты знаешь, сколько он заплатил за него двадцать шесть лет назад? Пятьдесят фунтов. А теперь триста. Мистер Брэдли хотел бы купить, но за такую же цену. Но… — Увидев выражение его лица, она переменила тему. — Ладно… Как ты думаешь, сколько ты можешь оставаться с нами? То есть сколько дней отпуска ты можешь взять?

— Ну, дня два. — Он успокаивающе кинул головой. — К этому времени жар спадет, и тогда, — он потрепал тетю по плечу, — можете получать свою Нэнси назад.

— О, Робби, Робби. Ты же прекрасно знаешь, кого я хочу назад, ведь знаешь, Робби?

Слезы хлынули ручьем, Роберт обнял тетю и, поглаживая ее по спине, с горечью подумал: ну вот, я снова утешаю.