Уильям Купер - Сцены провинциальной жизни

Иногда Стив, выйдя из образа, представал перед вами без прикрас и тогда бывал совершенно неотразим.

Я подумал, что сейчас самое время подразнить его чуточку.

— Том поднатаскает тебя по арифметике, — сказал я, — Он любит учить других.

— Не желаю я учиться арифметике.

А чему, Стив, желаешь?

— Хочу все узнать про любовь, Джо. Как и всякий другой.

Я поднял плечи.

— Когда-нибудь ты станешь поэтом.

— Только не бухгалтером. Не хотел и не хочу. Это все родители виноваты. Солидно, прилично — вот и выбрали.

— И угодили пальцем в небо, — заметил я.

Стив удовлетворенно оскалил зубы.

Я подозревал, что с Томом разговоры на ту же тему велись в иной тональности и тянулись гораздо дольше, Том принимал Стива всерьез, это первое, а во-вторых, его ничего не стоило вывести из себя. Какие бушевали страсти, когда они пререкались о том, дастся ли Стиву арифметика!

По мере того как разгоралась ссора, назревало чрезвычайное положение, когда предварительная договоренность о том, чья очередь ехать за город, летела ко всем чертям — то есть если это была моя очередь. Рано утром в субботу, только я собрался выйти из дому, как позвонил Том:

— Слушай, ты завтра ждешь на дачу Миртл?

Я ответил, что жду.

— Тогда, наверно, мы съездим сегодня. Естественно, к завтрашнему дню, когда она приедет, нас там не будет. — Он неуверенно прибавил, помолчав: — Это Стив настаивает, чтоб мы поехали.

Меня разбирала досада. Ни на чем Стив не настаивает, ему пребывать бы только в неге, холе да купаться в лучах всеобщего восхищения. С другой стороны, у Тома все же особые права, ведь минуют считанные месяцы, и ему ехать в Америку.

Не прошло и пяти минут, как позвонила Миртл.

— Зайчик, можно, я к тебе приеду сегодня?

«Можно»! Я был бы рад-радешенек, но поздно, Тома уже не остановишь. Значит, нельзя, ведь я предупредил Миртл, что буду сидеть один и работать.

— Я рассчитывал, что сам приеду и мы повидаемся в городе, — находчиво сказал я. — Думал, может, в кино сходим.

— Но, зайчик! — У Миртл от недоумения сорвался голосок, и ничего удивительного, потому что день выдался на диво лучезарный, я был в прекрасной форме, а в кинотеатрах шла такая муть, что ни один человек в здравом уме не польстится. Я решил выставить Тома со Стивом с дачи сразу же после ленча.

За ленчем Том изъявил недовольство тем, что я не отменил Миртл.

— В какое время она уедет вечером?

— Часов в десять.

Мы ели в напряженной тишине, причем мое напряжение все возрастало, так как близилось время, когда должна была приехать Миртл, а Том и в ус не дул. Ему бы поторапливаться, а он затеял перебранку из-за того, что Стив до еды тайком слопал яблоко и не желал в том признаться.

— Раньше их в миске было восемь, а сели за стол — их только семь! — кипятился Том. — Джо не брал, я тоже.

Стив сидел надутый и маялся. Он еще вытягивался вверх с каждым днем и ел без конца. Ешь на здоровье, никто не против, но зачем же есть украдкой и потом отпираться. При Стиве то и дело случались пропажи съестного.

— Миртл будет с минуты на минуту, — сидя как на иголках сказал я.

Хочу отметить, что я не видел ничего забавного в происходящем — мне было не до смеха.

Том испепелил меня взглядом за неспособность понять всю важность проистекающих разногласий.

На дороге весело затренькал велосипед, и в дверях появилась Миртл.

Том устремился к ней навстречу, сияя и рассыпаясь в любезностях. Он представил ей Стива. Он сказал:

— Замечательно выглядишь, Миртл.

Миртл и правда выглядела замечательно. С плутоватой усмешкой она бросила на Тома лучистый взгляд. Моих ноздрей коснулся запах ее духов. Взять бы сейчас кухонный нож и прирезать Тома заодно со Стивом.

— Ну-с, первым делом, — говорил Том, — Миртл необходимо выпить чаю, да покрепче, да погорячей.

— Хочу до смерти, — слабеющим голосом сказала Миртл.

— Еще бы, душа моя. — Том выдержал паузу. — Хорошо тебя понимаю.

— Вижу, Том, — сказала Миртл, подыгрывая ему без зазрения совести.

Том расплылся в сладкой улыбке.

Это был старый прием — когда Том хотел произвести впечатление, он показывал человеку, что понимает его как никто. В этом ключе он и взялся обрабатывать Миртл.

— А ну, Стив, — сказал он, — сходи поставь чайник!

Стив поплелся в судомойную и мгновенно возник вновь, с трагическим лицом.

— Примус испортился.

Я оттолкнул его, чтоб не мешался. Примус и не думал портиться, Стив просто не попробовал его зажечь. Когда я вернулся с чайником, то застал Тома и Миртл за оживленным, необыкновенно пустым разговором.

— Люблю собак, — проникновенно говорила Миртл.

— И я люблю, — вторил ей Том, словно шут гороховый.

— Завести бы себе сразу трех.

— Да ведь чем больше, тем лучше.

— Рыжих сеттеров, да? — журчала Миртл. — Тебе нравятся рыжие сеттеры?

— Прелесть, — шелестел Том.

— Глаза у них, да? — шелестела Миртл.

— Столько грусти, — журчал Том.

— Это верно.

— Совсем как у нас, Миртл. — Он впился в нее долгим взором.

Миртл подавила вздох.

Мы со Стивом переглянулись, и я мигнул, чтобы он передавал чашки. Наше с ним участие в такой беседе исключалось.

Наконец Том решил, что пора уезжать. Из-за спины Миртл он делал мне знаки: «Помни же, в десять!»

Мы с Миртл смотрели им вслед с порога, пока машина не скрылась за поворотом. Светило солнце, ныряя в пухлые белые облака. Влажно искрились безлистые веточки живых изгородей — я наблюдал за стайкой щебетливых пташек, которым каждые две минуты приходило в голову сняться с места и перелететь на два шага. Я не говорил Миртл ни слова.

— В чем дело, зайчик? — спросила она безгрешным голосом.

— Ни в чем.

— Что-нибудь не так?

— Ровным счетом ничего.

Ее рука легла мне на пояс, но я оставался нем как рыба. Ее тело мягко прильнуло ко мне. Ее пальцы ласкали меня, но я был тверд и выдерживал характер. С каждой минутой выдерживать характер становилось все трудней. Я круто обернулся к ней. Хороша, нет сил.

— Люблю тебя, — шепнул я ей на ушко и легонько прикусил зубами мочку.

— Зайчик! — Она отстранилась.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Как, неужели ты вообразил, что сегодня тоже? — с содроганием и упреком в голосе сказала она.

— Вообразил, и ты прекрасно это знаешь, — сказал я и еще раз прикусил мочку.

Миртл тотчас отвернулась, и я понял, что допустил оплошность. Меня казнят за нехватку романтичности. Я крепче прижал ее к себе. «Бедная моя Миртл, — думал я. — Да и меня можно пожалеть». Я прижимал ее все крепче, пока меня не перестали казнить за нехватку романтичности.

Субботний вечер пролетел, словно сон — с той разницей, что никогда ни один сон не приносил мне столько радости. Пусть себе другие лепечут что угодно насчет снов. Явь лучше — вот мой девиз.