Уильям Локк - Сердце женщины

Книги окружали его со всех сторон, стояли длинными рядами на полках вдоль стен, в книжных шкафах, перегораживавших лавку в длину, были навалены грудами у двери, по углам, на козлах, всюду. Высокий вал из книг был воздвигнут против двери, преграждая путь сквозняку. В небольшом уголке, отгороженном таким манером, была печка; по одну сторону ее Джойс поставил свой письменный стол; по другую же, в оборванном плетеном кресле сидел старик-хозяин — сгорбленная, вечно чихающая фигура, погруженная в излюбленную свою литературу — творения Св. Отцов.

Урывками в течение дня он по нескольку раз забегал взглянуть на Ивонну, которая с радостью и гордостью вела их скромное хозяйство. Вскоре после того, как они переехали сюда, нашлось несколько уроков пения, позволивших ей вносить и свою лепту в домашние расходы. И все же порою трудно было сводить концы с концами и кормиться на ту ничтожную сумму, которую Джойс мог уделять на хозяйство. Притом же вначале, по недостатку опытности и непривычке к экономии, Ивонна делала большие промахи. Так, например, однажды Джойс, придя домой обедать, застал ее печально и растерянно глядевшей на три косточки без мяса, торчавшие из груды картофеля. Она думала, что вчера осталось достаточно и на сегодняшний обед и на ужин, и вот… Утешив ее, как умел, он принялся за картофель. Но молодая женщина сидела с таким несчастным лицом и смотрела на него такими виноватыми глазами, полными такого раскаяния, что он невольно расхохотался. И тогда сама Ивонна, быстро подмечавшая во всем юмористическую сторону, тоже рассмеялась и забыла все свои невзгоды. Впрочем, она скоро научилась хозяйничать и зорче всех прочих покупательниц следила за мясником, когда тот отвешивал ей мясо.

Вечера они обыкновенно проводили вместе, за работой или болтовней. Иногда, по приглашению Джойса, к ним заходил старик, и все трое говорили о литературе; старый букинист восхвалял старых писателей, Джойс отстаивал новых, оба горячились, а Ивонна слушала в благоговейном безмолвии, дивясь, как это люди могут столько знать.

Нередко Джойс обсуждал с ней свой роман. Это ее живо интересовало. Процесс творчества был для нее вечной загадкой, и Джойса она возвела чуть не в гении. Но ее энтузиазм и сочувствие были страшно ценны для него, бодрили его и поддерживали. И постепенно ее влияние стало сказываться и в его писаниях. Его взгляд на жизнь смягчился, стал шире, гуманнее. Задуманная им повесть об убогой и горькой участи надломленных людей, в первой половине полная серой безнадежности, незаметно становилась менее резкой и более нежной, по мере того, как оттаивала душа писавшего.

Но все же порой какая-нибудь мелкая случайность воскрешала прошлое во всем его безотрадном унынии. Одна из них в особенности врезалась в память Джойсу и долго мучила его.

Был душный, жаркий вечер, Джойс вышел пройтись перед тем как лечь спать. Собираясь уже повернуть обратно, он задержался на минуту, от нечего делать разглядывая длинный ряд омнибусов, как вдруг заметил, что рядом с ним стоит бедно одетая женщина и пристально глядит ему в лицо. Но он напрасно силился вспомнить, кто это.

— Господи Боже! Это вы? — сказала женщина.

Тогда он вспомнил. Это была Анни Стевенс, та самая девушка, которая так постыдно предала его, из-за которой он потерял место в опереточном театре несколько лет тому назад.

— Вы не хотите говорить со мной? — спросила она смиренно, так как Джойс молчал.

— Вы напомнили мне много тяжелого.

— А вы думаете, мне легче, чем вам?

И, быстро оглянувшись на приближавшегося полисмена, она торопливо прибавила:

— Пройдемте вместе несколько шагов — хотите?

Он колебался, но мольба, светившаяся в ее взгляде, тронула его. То, что она на улице одна и в такой поздний час, само по себе говорило о трагедии. Красивой она никогда не была. Но теперь она вдобавок страшно исхудала, и черты ее обострились.

— Не бойтесь, я ничего у вас не прошу, у кого хотите, только не у вас. Конечно, если вы боитесь, что вас увидят вместе со мной, — не ходите. Я не обижусь. Я теперь уж ни на что не обижаюсь. Но мне все-таки хотелось бы минутку поговорить с вами.

Они пошли рядом. С минуту оба молчали.

— Ну? — первый начал он. — Что же вы хотели мне сказать?

— Не знаю, что-нибудь, только спросить, наладилась ли ваша жизнь. Я так много думала о вас.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Как вы дошли до этого?

— А как вы дошли до тюрьмы? — был ответ.

— Я поступил дурно и был наказан.

— И я тоже. Это моя кара. Когда вы ушли, мне стало так тяжко, что я готова была своими руками вырвать свое сердце. Я стала пить, чтобы забыться — не могла достать ангажемента. Ну, и покатилась под гору. Ниже уж, кажется, нельзя упасть. Если вам нужна месть — вы отомщены.

Она по-старому, вызывающе, тряхнула головой. Джойсу стало жаль ее, когда он понял, какую роль он сам сыграл в ее падении.

— Богу известно, я и не помышлял о мести. Наоборот, я очень огорчен, что вы дошли до этого. Если б я мог помочь вам, я помог бы. Но это, вы сами знаете, не в моей власти.

— Да! Единственное, чем вы могли бы помочь мне, было бы жениться на мне и сделать меня честной женщиной, но это маловероятно, — цинично заметила она.

— Да, это маловероятно. Я могу только искренне жалеть вас.

— Если бы вы знали, что значит для меня говорить с вами — даже так! О, Боже! Если бы вы знали, как я жаждала встретиться с вами!

— Почему вы так поступили со мной?

— Не знаю. Не спрашивайте. Должно быть, потому что в каждой женщине на дне души сидит тигрица. Я привыкла считать мужчин жестокими. Теперь я знаю, что жестоки женщины. Все мы одинаковы. Я ненавижу себя. Я рада была бы, если б вы завели меня куда-нибудь в глухой переулок и убили. Моя жизнь — это ад. Помните, что вы мне сказали на прощанье: «Некоторым людям лучше не жить». Это — самые правдивые слова, какие я слышала за всю свою жизнь.

— Уйти из этого мира, если надо, не трудно, — промолвил Джойс. — Но может быть, лучше бороться с ним. Попробуйте взять себя в руки и бросить эту жизнь; она не для вас — вы такая гордая.

— Ну, гордости-то во мне осталось немного.

— Я тоже о себе так думал. Совсем, было, стал тонуть. А вот выплыл же. Почему бы и вам не выплыть?

— Я и выплыву, но только трупом. Но все-таки я рада, что ваши дела поправились. Теперь, когда я знаю это, у меня легче на душе. Я думала, что это я погубила вас, может быть, из-за этого я и себя погубила. Ну, да ладно, не стану больше вас задерживать. Я знаю, что вам неприятно будет, если кто-нибудь увидит вас со мной.

— Не могу ли я что-нибудь сделать для вас? — спросил Джойс, роясь в кармане.

— Да, можете обжечь меня, точно каленым железом, предложив денег. Вы однажды уже это сделали — вы помните?