Уильям Локк - Сердце женщины

— Если б вы знали, как часто мне приходилось слышать эти слова! Но мне оттого именно и хорошо так со Стефаном, что ему и в голову не приходило никогда объясняться мне в любви, никогда в жизни. И, по правде говоря, он единственный из всех мужчин, с которыми мне доводилось сталкиваться близко.

— У него вид такой, как будто он пережил много тяжелого, — заметила сестра.

Улыбка сбежала с лица Ивонны, и глаза ее приняли серьезное выражение.

— О, да! Страшно много, — тихо выговорила она.

— Может быть, оттого он и не такой, как прочие мужчины, — сказала сестра, гладя ее руку.

— Может быть.

Их отношения внезапно представились ей в новом свете. И женский инстинкт требовал сочувствия.

— Вы думаете, что если б не это его большое горе, он бы тоже влюбился в меня, как другие?

— Ну, разумеется, если только он, вообще, мужчина. А он мужчина — и такой, любовью которого гордились бы многие женщины и сами горячо любили бы его.

— О, благодарю вас за эти слова! — порывисто вскричала Ивонна. — Я горжусь им.

Едва заметная улыбка скользнула по некрасивому, добродушному лицу сестры. Ее профессия дала ей знание человеческой природы и научила ее заглядывать в людские сердца. Приглядываясь со стороны к жизни этих двух людей, давно заинтересовавших ее, она все больше симпатизировала им и решила в будущем не упускать их из виду.

— Так приходите же ко мне почаще, — сказала она Ивонне на прощанье, — у меня не очень много друзей, и я всегда вам рада.

— А у меня и вовсе нет друзей, — улыбнулась Ивонна. — Ах, вы не знаете, как это приятно иметь хоть одну знакомую женщину, к которой можно пойти в гости!

После ухода сестры, Ивонна задумалась, но мысли ее были радостные. Новое чувство к Джойсу зарождалось в ее сердце и, вместе с тем, легкая, нежная обида на него. И в этот вечер, когда Джойс сидел в кресле против нее и писал, она вдруг рассмеялась милым, музыкальным смехом. Он поднял глаза и поймал отражение ее улыбки.

— Что насмешило вас, Ивонна?

Она все еще улыбалась, но на смуглых щеках ее выступал густой румянец.

— Мои собственные мысли.

Тон ее не допускал расспросов. А между тем, ей самой хотелось сказать ему. Так забавно было, что она сердится на него за то, что он не влюбился в нее.

Порой такие легкомысленные настроения — лишь предвестники далеких, еще неведомых волнений. Впоследствии, в минуты серьезного раздумья, когда птичье легкомыслие отлетело от нее и она почувствовала себя женщиной, постигшей смысл и значение жизни, то, над чем она смеялась и краснела, стало казаться ей тягостным и печальным. Иной раз это не давало ей спать по ночам. Однажды она даже встала с постели, зажгла свечу и долго пристально рассматривала в зеркале свое лицо. Но легла успокоенная. Нет, она еще не состарилась и не стала безобразной.

И все же в характере ее началось смутное брожение. Ее душа, некогда простая, как душа ребенка, и чистая, как весенний ключ, теперь как будто усложнилась; Ивонна смотрела в нее и не узнавала самой себя, как в помутневшем зеркале. Жизнь впервые казалась ей неполной. Ее давило сознание, что она неудачница. Самая ее дружба с Джойсом, которая раньше делала ее счастливой, теперь жгла ее сознанием своей неспособности быть настоящей женщиной. Ныло и болело обиженное женское тщеславие.

Один только раз в жизни воспользовалась она, как оружием, своими женскими чарами — в тот злополучный день в Остендэ, чтобы удержать возле себя Эверарда. И тогда она вся горела стыдом. Теперь она едва удерживалась от искушения снова пустить в ход это оружие, и стыд жег ее еще сильнее.

— А Джойс, привыкший к удовольствию видеть ее ежедневно и проводить с ней время, даже не замечал, что она постепенно становилась все нежнее с ним.

Дело было под вечер. Старик Рункль уехал в Эксетер хоронить сестру, свою единственную родственницу. Джойс один был в лавке, занятый разборкой книг, доставленных утром. Они были сложены грудой у входа, загораживая собой дверь, сквозь которую свет догоравшего дня скользил по аккуратно уставленным книгами полкам. Над головой его горел газовый рожок. В лавке было жарко, работа пыльная; Джойс снял пиджак и воротничок и засучил до локтей рукава фланелевой сорочки. Макулатуру он швырял прямо на пол, чтобы затем выставить ее в наружном ларе, на полках, где все книги продавались по два или по четыре пенса. Стоящие книги заносил в каталог и выставлял на них цену. Более ценные, в дорогих переплетах, или очень редкие, обметал метелочкой из перьев и откладывал в сторону, чтоб потом показать их старику. По временам у него не хватало места; тогда он забирал целую груду книг, придерживая их подбородком, и относил их на полку, где было свободное место. Затем он снова принимался за работу.

Неожиданно дверь комнаты, соседней с лавкой, отворилась, и в ней появилась Ивонна. Джойс остановился с обтрепанной книгой в руке, в облаке пыли, окружавшей его, словно дымом кадильным, и сердце его радостно дрогнуло. В ярком свете газа, бившем ей прямо в лицо, она была такая свеженькая, так мила в своем чистеньком передничке.

— Чай готов, — сказала она.

— Дайте мне покончить с этим, — сказал он, указывая на горку книг, — тогда я приду.

Она кивнула головкой, шагнула вперед и взяла в руки огромный том.

— Что за нелепый вздор! — выговорила она с надменной гримаской, перелистав несколько страниц.

— И кому может понадобиться такая книга?

— Вы лучше положите ее, если не хотите перепачкаться в грязи.

Ивонна бросила книгу и с комическим ужасом посмотрела на свои запачканные руки.

— Какая гадость! Почему вы мне раньше не сказали?

Джойс засмеялся. Это было так похоже на Ивонну. И когда она ушла, еще раз напомнив ему о чае, он все еще улыбался.

Они жили очень уединенно, и все же сладко было так жить, как брат с сестрой. Почему бы этой жизни и не длиться вечно? Ему почти не приходила в голову мысль о перемене. Теперь, когда скромный заработок был обеспечен ему, и Ивонна, со своей стороны, кое-что зарабатывала уроками пения, нужда уже не так их донимала.

Это был один из его хороших дней, когда влияние солнечной души Ивонны «разгоняло призраки прошлого» и озаряло темные бездны его души. Позабыв о тюрьме и о том, что он отверженец, он мурлыкал себе под нос песенку и думал только об Ивонне, ожидавшей его за чайным столом.

У входной двери раздались чьи-то неуверенные шаги. Джойс подумал, что это вернулся мальчишка-рассыльный.

— Чего это ты ходил четверть часа, когда всего только надо было завернуть за угол? Пожалуйста, другой раз чтоб этого не было! — крикнул он, не оборачиваясь.

Вошедший нетерпеливо кашлянул. Тогда Джойс сообразил, что это покупатель. Вскочил, начал извиняться и, так как уже совсем стемнело, восковой свечкой зажег второй рожок.