Мэри Маккомас - Минуя полночь

— Дори, еще раз повторяю. Комбайн — это не игрушка. Зерно уже перезревает. У нас нет времени играть в детские игры. Не говоря уж о том, насколько опасны эти машины, если человек не понимает, что делает. — Она видела, что Гил абсолютно серьезен. Дело было не в том, что он, мужчина, не хотел подпускать ее, женщину, к серьезному делу. Нет, сейчас в нем говорила настоящая забота о ее безопасности.

— Хорошо, — сказала она наконец, сдаваясь. Поцеловала его в щеку, потрепала по плечу, чтобы показать, что понимает. Обернулась и пошла к дому. — Пойду домой и… наверно, надо связать что-нибудь.

Гил смотрел, как она уходит, безнадежно опустив голову и плечи. Даже если бы Дори умела вязать, подумал он, ей бы это не доставило ни малейшего удовольствия, так же как и домашнее хозяйство или готовка. То, что она интересовалась фермерством, шло вразрез с его представлениями о роли женщины в семье, но тем не менее это был ее интерес. Она любила машины, технику, ей было любопытно, как все это действует. Работая на них, она ощущала их силу и мощь. У этой женщины не могло быть обычных интересов, потому что сама она не была обычным человеком. Но ведь он-то и любил ее именно за это.

— Ну ладно, — сказал он наконец, чувствуя, что в очередной раз сдается. — Туда и обратно, а потом ты идешь домой.

— Гил, да ты просто самый лучший! — Она подбежала к нему и бросилась на шею.

— Кто самый лучший? — Про себя он подумал: дурак? идиот?

— Самый лучший мужчина, кого я встречала за всю свою жизнь. — Она крепко поцеловала его в губы.

Он терпел этот поцелуй минуту или две, потому что не хотел обидеть Дори и потому, что ему самому очень нравилось целовать ее, но потом отстранился.

— А ты — настоящая заноза. — Он надел рабочие перчатки.

Дори кивнула и улыбнулась.

Она залезла вместе с ним в кабину комбайна. Все было застеклено. Некоторые машины были совершенно открыты, но комбайн Гила был почти новый, оборудованный кондиционером. Во многих машинах даже были встроенные магнитофоны. Но только не здесь.

Она уселась поудобнее и постаралась успокоиться, а он встал в углу кабины, чтобы не мешать ей.

— Ручку на себя — и лезвия идут вверх, ручку вниз — и они тоже пойдут вниз, — повторил он.

— Сама знаю.

— Тогда заводи и поехали.

Да, эта игрушка была действительно огромна. С того места, где сидела Дори, лезвия выглядели просто смертоносными, они непрестанно двигались, срезая колосья. Опасная машина. Дори сосредоточенно старалась вести комбайн по прямой линии и не смотрела, что происходит с пшеницей, остающейся позади.

— Расслабься. Все нормально, — сказал Гил, одновременно наблюдая за ее лицом и за движением комбайна.

— Я не хочу ничего испортить.

— Не испортишь. Все классно.

— Мы так высоко сидим! Скажи, а эти лезвия сами по себе такие острые или они работают по принципу ножниц? Тогда там внизу должна быть какая-то деталь.

— По типу ножниц. Но лезвия очень острые.

— Выглядят они устрашающе.

— Они такие и есть.

— Ух ты, а вот и грузовик. Как мне высыпать туда зерно?

Гил помог ей справиться и с этой операцией. Все остальное прошло без приключений. Она смогла это сделать и была довольна собой. Наконец Гил остановился, чтобы высадить ее.

— Ну что, теперь ты счастлива? — прокричал он сквозь шум мотора.

— Что?

— Теперь ты довольна?

— Знаешь, а я не особо дергалась. Совсем чуть-чуть. Забавно.

— Что?

— Говорю, что все это забавно.

— Совсем не забавно! Больше ты к нему не подойдешь. Давай-ка марш домой.

Он приехал к ней в тот вечер на машине, потому что не смог идти пешком. И не стал заниматься любовью, как обычно. У самой двери Гил сбросил с себя одежду, забрался в постель, обнял ее, как самую любимую игрушку, и мгновенно заснул. Дори закрыла глаза и улыбнулась, представляя себе мягкого плюшевого зайчика, которого она так сильно любит, что он становится настоящим.

— Как ты думаешь, сколько они здесь пробудут? — спросила она Гила наутро. Она сидела вместе с ним на крыльце в новом кораллового цвета халатике с сексуальными разрезами по бокам и пила кофе, всем телом впитывая теплые утренние лучи солнца. Флетчеру было разрешено сесть за руль грузовика, чтобы вместе с Бакстером самостоятельно покормить и проверить коров.

— Пока не закончат. Может, еще пару недель. — Речь шла о сезонных рабочих.

— Их семьям, наверное, не сладко.

— Да, это вообще трудная жизнь.

Дори кивнула.

— А мне она нравится, такая жизнь. — Она прислонилась спиной к стене и говорила, как будто сама с собой, не обращаясь к Гилу. — Здорово работать и одновременно наблюдать за изменениями в природе. Видеть, как зреет пшеница на полях. Мне всегда казалось, что людям, работающим на земле, нет до нее никакого дела. Но это ведь не так, верно? Земля все понимает. И дает столько, сколько в нее вложишь.

— Это уж точно. — Он смотрел на свои поля. Обрабатывать целых две фермы по тысяче двенадцать акров каждая не так-то легко. Дори была права. Однако всегда можно найти время и увидеть красоту этой земли, понять, что этот труд имеет свою цель. Он снова взглянул на Дори.

Она больше не заводила разговор, оставаться ли ей здесь или возвращаться обратно в Чикаго, да и он старался не поднимать эту тему. Он не хотел знать наверняка. Ему бы было приятно, если бы все между ними оставалось так, как сейчас. Но достаточно было лишь посмотреть на поля, чтобы вспомнить, что изменения происходят постоянно. Еще на прошлой неделе пшеница на ближнем поле была совсем спелая и колосилась. Пора ее убирать. А в сентябре или в начале октября он снова вспашет это поле, и все начнется заново.

Гил вздохнул и задумался. Сколько же раз приходилось ему начинать все сначала? Новые посевы. Новые жены. Новые стада. Новые мечты. Новые банковские счета. Новая одежда для детей. Здорово было бы, если бы хоть что-то, кроме самой земли и старика Мэтью, было в жизни постоянным. Чтобы можно было на что-то рассчитывать и полагаться. Чтобы это что-то оставалось бы таким же новым, свежим и живым и было бы вместе с тем постоянным.

— Счастливый ты человек, Гил, — тихо проговорила она, почти не нарушив легкого спокойствия между ними. — У тебя в жизни есть какое-то равновесие. Этому можно позавидовать.

Да, в его жизни было равновесие и покой. Жизнь его не была совершенной, но спокойной — вполне. Единственное, на что он мог бы пожаловаться до появления в ней Дори — одиночество в сердце. А она… Она вселилась туда, сделала нужную перестановку, повесила на стены новые рисунки и превратила его сердце в свой дом. Она стала ему интересным забавным другом, внимательным спутником и превратилась в восхитительную любовницу. Она заполнила собой все пустоты, и он снова чувствовал себя цельным и уравновешенным человеком. Но подсознательно он продолжал ощущать ее неудовлетворенность, смущение и волнение.