Мэри Маккомас - Минуя полночь

Отводя взгляд от одиноких огней, он вздохнул и повесил брюки на спинку бабушкиного кресла-качалки, как делал почти каждый вечер всю свою сознательную жизнь.

Таинственная и загадочная женщина в Колби, штат Канзас, была настоящей новостью, И уже не в первый раз он разочаровывал соседей отсутствием информации об этой единственной женщине в радиусе двенадцати километров от него. По его мнению, все женщины были загадкой. Он был женат дважды и, однако, не мог сказать, что какую-то женщину знает лучше, чем свою новую соседку.

Он выключил свет и забрался под одеяло. Простыни были холодными, и он подумал, что неплохо было бы иметь рядышком женщину, которая согрела бы его своим теплом. Ему недоставало тихого перешептывания в темноте и запаха женского тела при занятиях любовью. Ему не хватало мысли, что он разделяет нечто очень важное с человеком, который о нем заботится. Не хватало звуков, которые обычно издают женщины, будучи счастливыми и удовлетворенными. Не хватало…

Он взбил подушку, чтобы лучше было засыпать. Мысли о женщинах никогда еще не шли ему на пользу. Сколько угодно можно продолжать размышления о том, чего именно недостает и что может дать только женщина, но у него не было ни малейшего шанса оказаться в постели с еще одной женщиной… по крайней мере, пока не встретится такая, которую он сможет понять.

Апрельские ливни обязательно принесут с собой майские цветы, если, конечно, не затопят все на свете. Эта дождливая неделя в Канзасе была похожа на сорок дней и ночей Потопа. День за днем было темно, мрачно и сыро, и хотя прогноз погоды по радио не обещал никаких эксцессов, Дори провела все утро, рисуя план постройки ковчега.

Просто удивительно, какие дела она находила, чтобы убить время.

Будучи все еще не в состоянии столкнуться с реальной жизнью за стенами старого фермерского дома Авербэков, ужасно устав прихрамывать, она начала взбираться вверх — вниз по лестнице на второй этаж, по пять или шесть раз в день, взбираясь вверх, поворачиваясь и спускаясь вниз.

Она не намеревалась строить планы на будущее и испытывала нормальное здоровое отвращение к ведению домашнего хозяйства, поэтому мебель в доме покрывалась толстым слоем пыли. Но при случае, обнаружив стол, сундук или коробку со старыми игрушками, она смахивала скопившуюся пыль и изучала содержимое.

У Авербэков было трое детей — двое сыновей и дочь. Все семейство увлекалось охотой. Мальчики занимались спортом в школе, потом один из них ушел служить в армию. Дочь поступила в Канзасский университет. У кого-то из детей, судя по старой фотографии на чердаке, даже родился внук. А потом вдруг, семь или восемь лет назад, вся семья куда-то уехала.

В общем, Дори решила, что это была весьма приятная семейка.

Должно быть, Гилу Хаулетту они тоже нравились. Она нашла множество фотографий с подписями: «Майк и Генри с Гилом», или «Генри и Гил Хаулетт», или «Выпускной бал, Бет и Гил Хаулетт».

Эти фотографии она изучала с куда большим интересом. На некоторых Гил выглядел совсем как его старший сын теперь — такой же высокий, хулиганистый, неуклюжий. Но на всех неизменной была его широкая улыбка и яркие — иногда счастливые, иногда задиристые, иногда озадаченные — глаза, именно тот самый взгляд, который она заметила на своем крыльце в первый день. Она и представить себе не могла, что Гил Хаулетт провел всю свою жизнь там, где и живет по сей день.

Конечно, любимым занятием Дори было ожидание каждодневных визитов семьи Хаулеттов. Они с Бакстером играли в прятки — она становилась в метре от старинных кружевных портьер и наблюдала, как он идет в сторону сарая или поля и внимательно осматривает все окна в поисках ее тени. Он начал приносить ей рисунки с изображением членов их семьи, подписывая их так: «Я, дядя Мэтью, Флетчер и папа», портреты его собаки Эмили, кошки Эмили и хомячков Флетчера, которых звали Эмили и Элмо. Она, в свою очередь, стала класть на нижнюю ступеньку крыльца коробочки с печеньем или банки кофе.

Целых две недели эта негласная договоренность срабатывала нормально, хотя Дори замечала во взгляде Гила сомнение, когда Бакстер запрыгивал на крыльцо, чтобы оставить свой подарок или забрать то, что клала для него она. Обычно он как-то нерешительно приостанавливался, смотрел на окна второго этажа, а уж потом залезал вслед за мальчишками в грузовик и уезжал.

Притворяться, что Гил не замечает ее одиночества в четырех стенах, было непросто. Она чувствовала, что ему было бы достаточно просто помахать ей рукой пару раз в день. Но то, что каждый раз вместо нее на крыльце их встречала коробка с печеньем — вот это, похоже, его весьма озадачивало.

Людей, подобных ему, она знавала и прежде. Они возводили свои родительские потребности в абсолют, и потребность заботиться о других становилась их второй сущностью. Она применялась в отношении каждого, кто попадался им на пути — независимо от того, нуждался человек в такой заботе или нет. Эти люди считали своими друзьями всех и каждого до тех пор, пока не сталкивались с предательством. Они сперва доверяли человеку, а потом расплачивались за это. Да, таких людей она уже встречала в своей жизни. Она и сама когда-то была такой.

Однако первым человеком, сумевшим вытащить Дори из дома, стал, как ни странно, Флетчер.

Весенним днем, слишком рано для второго приезда Хаулеттов, она услышала тяжелые шаги на крыльце. С обычной для себя осторожностью она обошла все окна, стараясь разглядеть, кто же нарушил ее покой. И обнаружила его сидящим на перилах крыльца, спиной к ней.

Сначала она не узнала его и не поняла, что он делает, но очень скоро рассмотрела, как в его рот проследовало приготовленное ею печенье, причем целиком, не разломленное или надкушенное. Печенье, которое предназначалось Бакстеру за портрет самой отвратительнейшей свинки, какую ей доводилось когда-нибудь видеть.

Она открыла входную дверь и шагнула на крыльцо. Он быстро вскочил, одной рукой закрывая коробку печенья, а другой вытирая крошки об штаны. На лице его читалась прямота, открытость и любопытство, совсем как у отца — и, что удивительно, полное отсутствие вины или неловкости.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— Почему ты сегодня не в школе?

— Сегодня собрание.

— Собрание учителей и родителей? — спросила она, мягко закрывая за собой дверь. Что-то в его поведении заинтересовало Дори — то ли откровенное неприкрытое любопытство к ее шрамам и цветовой гамме лица, то ли сам факт, что этот воришка печенья, застигнутый врасплох, все же спокойненько отправил в рот еще одну штуку прямо у нее на глазах. Что-то понравилось ей во Флетчере Хаулетте. — Такое собрание, где учительница по алгебре говорит отцу, что ты молодец, или что надо побольше заниматься? Собрание, после которого водительские права либо даются, либо отбираются? Такое собрание?