Ева Модиньяни - Корсар и роза

— В чем дело, Маддалена? Ты можешь мне объяснить, что происходит?

— Я ухожу, — холодно ответила Лена. — С этого дня тебе придется не только ворочать миллиардами, но и вести домашнее хозяйство, растить детей. Между нами все кончено, — объявила она решительно, подхватила чемодан, распахнула входную дверь и пошла на стоянку рядом с домом на городской площади, где была оставлена ее машина.

— Да ты с ума сошла! — крикнул Спартак ей вслед, все еще не веря, что такое возможно.

— Пока еще нет, — обернулась к нему Лена, одновременно открывая дверцу и забрасывая в машину чемодан. — Но вполне могла бы сойти с ума, если бы стала мириться с твоими похождениями.

Спартак схватил ее за руку.

— Во имя всего святого, можешь ты мне объяснить, о чем речь?

— Только не разыгрывай святую простоту, я этого не потерплю. Мне незачем объяснять тебе то, о чем ты знаешь куда лучше меня, — прошипела Лена, рывком высвобождаясь из его рук.

— Неужели ты это серьезно? — воскликнул он в растерянности.

— Прощай, Спартак. Постарайся стать по крайней мере хорошим отцом, раз уж из тебя не вышел хороший муж, — пожелала ему Лена на прощание.

Она села за руль, завела мотор и уехала. А Спартак так и остался стоять как вкопанный, ошеломленно глядя вслед хвостовым огням автомобиля, пока тот не пересек площадь и не скрылся в переулке.

— Черт меня побери со всеми потрохами! Нет, какой дьявол в нее вселился? — В бессильной ярости он сорвал с себя пиджак и бросил его на землю.

Маддалена отчалила с величием королевы, а он так и не понял почему. Спартак беспомощно огляделся по сторонам. На пороге дома стояла Миранда. Она улыбнулась отцу и жестом поманила его вернуться внутрь.

— А ты что тут делаешь? — свирепо прорычал он. — А ну давай в кровать!

Маддалена застала его врасплох, и он не сумел ее удержать. Проклиная собственную нерасторопность, Спартак поминутно спрашивал себя, как он мог быть таким идиотом, чтобы позволить ей уехать. Нельзя было упускать ее. Надо было броситься вслед, догнать и хоть силой да воротить домой.

— Папа! — настойчиво звала его дочь.

— Я тебе сказал: исчезни! — заорал он вне себя.

— Мне надо тебе сказать что-то очень важное, — не сдавалась Миранда.

Она была в ночной рубашке и не решалась выйти на площадь.

— Чего тебе? — Спартак подошел к ней поближе.

— Мама все узнала, — сообщила Миранда с самодовольной улыбкой.

— Что «все»?

— Когда ты вернулся из Рима, у тебя на рубашке был след от губной помады, — с важностью сказала девочка.

Спартак наконец-то все понял. Он вспомнил прекрасную Элейн Фостер, ее сочные губы, ночь любви в номере «Гранд-отеля».

— О Матерь божья! — воскликнул он, хлопнув себя по лбу.

— Мама была в ярости, — упиваясь собой, продолжала Миранда.

— А я-то думал, она с ума сошла! Твоя мать совершенно права, — прошептал Спартак, только теперь осознав весь ужас своего положения.

— А по-моему, так даже лучше! Ты не думаешь? Наконец-то мы сможем побыть вдвоем, ты и я, миленький мой папочка! — замурлыкала дочка, обнимая отца и глядя на него с обожанием.

— Да как ты можешь? — ахнул Спартак. — Твоя мать уехала неизвестно куда, а ты радуешься вместо того, чтобы плакать.

— Подумаешь, уехала! Она вернется, никуда не денется, вот увидишь, — заверила его Миранда. — А пока подумай, как здорово! Отдохнем немного от ее вечных попреков и поучений. Вот будет раздолье! А как тебе эта синьора с помадой «цикламен»? Она была хороша?

— Ты о чем болтаешь? Не было никакой синьоры! Ясно? А теперь живо отправляйся спать, не то я тебе всыплю по первое число, — пригрозил Спартак, и Миранда поняла, что отец не шутит.

Войдя в дом, он позвал Финни.

— Я здесь, доктор, — сказала служанка.

— Куда уехала моя жена? — накинулся на нее Спартак.

— Она мне не сказала.

— Но ты же знала, что она собирается уехать?

— Я занимаюсь своим делом, — упрямо проворчала в ответ Финни.

Из верной служанки ему не удалось выжать больше ни слова.

Спартак не чувствовал себя виновным в измене: это было мимолетное увлечение, не первое и, уж конечно, не последнее. Но он злился на себя за то, что не сумел всего предусмотреть, не принял должных мер предосторожности и в результате принес прямо в дом зримое доказательство своих похождений на стороне. Теперь ему во что бы то ни стало нужно было разыскать жену, ибо он не мыслил себе жизни без нее даже в течение одного дня.

И еще нужно было каким-то образом заслужить ее прощение.

Если бы старый приходский священник из Котиньолы был еще жив, Лена побежала бы прямо к нему, чтобы излить свою ревность, разочарование и горькую обиду. А уж он-то — в этом она не сомневалась — сумел бы ей подсказать, как утихомирить свою злость и не стать заложницей собственных поспешных решений. Лене остро не хватало сейчас мудрости и понимания дона Паландраны. В трудные минуты жизни дон Филиппо был ей куда ближе, чем отец. Но, увы, старый ворчун и добряк давно уже упокоился с миром, а новый приходский священник, пришедший ему на смену, по мнению Лены, не столько мог помочь, сколько сам нуждался в помощи, поэтому ей пришлось как-то выкручиваться самой. И в первую минуту она ничего лучше не придумала, чем сбежать подальше от мужа. Но Лена больше сердилась на себя, чем на него: нельзя было допустить, чтобы ее душевный покой так сильно зависел от поведения Спартака, это казалось ей недостойным и унизительным.

Ведь она согласилась связать с ним свою жизнь, прекрасно зная, как ему нравится бегать за юбками. В то же время она не сомневалась в его истинных чувствах: Спартак был глубоко и страстно влюблен в нее. Даже сейчас Лена не сомневалась, что, если бы ему пришлось выбирать между нею и красивейшими женщинами мира, он непременно выбрал бы ее. Но этого было мало, чтобы утолить ее ревность. Нет, последняя проделка даром ему с рук не сойдет. Она не позволит ему жить, как ему хочется.

Она приехала в Болонью уже почти ночью и сняла номер в отеле «Бальони».

Едва войдя в комнату, Лена распаковала багаж, аккуратно развесила одежду в платяном шкафу и неожиданно испытала приятное, давно забытое ощущение: как хорошо побыть одной в уютной, прекрасно обставленной комнате, занимаясь исключительно и только собственной персоной. Ни орущих детей, ни будильника на ночном столике, ни домашних хлопот. Лена улеглась в мягкую постель, застеленную белоснежными простынями, зажгла настольную лампу и открыла книгу, купленную несколько дней назад, но читала она недолго. Усталость и переживания дали о себе знать, и она вскоре уснула.

Ее разбудил стук в дверь. Полусонная, Лена, пошатываясь, поднялась с постели и открыла.

На пороге стоял улыбающийся официант.