Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...

Лешка вошел, таща в руках целую кучу поклажи. Он сгрузил все принесенное в свободный угол, разогнулся и смахнул пот со лба. Черные глаза с подозрением оглядели наши лица. Увидев наше взаимное благодушие, Лешка еще больше насторожился и стоял, переводя взгляд с меня на мать и обратно.

Через некоторое время ему это занятие надоело, он сорвался с места и принялся шуровать в куче сумок, одновременно командуя нами.

Лешка легко управлялся с кастрюлями и сковородками, используя меня в качестве подсобной силы и покрикивая всякий раз, когда ему казалось, что я недостаточно быстро поворачиваюсь.

Мария Алексеевна, накрывавшая на стол, тоже находилась под неусыпным контролем сына и, вздрагивая от его взбадривающих окриков, утешалась глотком из кофейной чашки. Лешка эти ее действия игнорировал, из чего я сделала вывод о давности проблем с желудком.

При этом моя будущая свекровь непрерывно тараторила, рассказывая бесконечные истории из жизни каких-то неизвестных мне людей, не давая себе труда объяснять, кто эти люди. Напротив, она подчеркнуто адресовалась исключительно к Лешке, показывая мне, как много у них общего и как чужда им я. Слышались реплики типа «Семен Ильич как всегда», «Ну ты же знаешь, как на это реагирует Аня», «Помнишь в Коктебеле?», «Дядя Боря просил тебе сказать», «Майоровы страшно жалели, что тебя не было» и так далее.

Участие Лешки в разговоре сводилось к лаконичным «Угу», «Помню», «Не помню», «Ладно». И хотя он явно не понимал пикантности ситуации, ему, казалось, не по себе. Впрочем, может, это мне хотелось, чтоб так было, а Лешка просто скучал от разговора.

Стол получился красиво накрытым и обильным. Мария Алексеевна стояла в позе «руки в боки» и горделиво оглядывала сервировку. На меня она тоже взглянула с симпатией. Такие взгляды мне приходилось замечать у хозяек, когда стол им особенно удавался, хотелось его с кем-то разделить, и в такую минуту любой гость в радость.

Лешка снова покопался в углу, достал из своей сумки и торжественно водрузил на середину стола плоскую литровую бутылку мартини «Бланко». Хозяйка дома засветилась от удовольствия и до конца обеда оставалась милой и гостеприимной.

Добывая мартини, Лешка толкнул мою сумку, которую тоже принес из машины. Сумка накренилась, и из-под расстегнувшейся молнии выскользнуло произведение Марии Глебовой. Лешка поднял книжку с пола и положил у моего локтя названием вверх.

Мария Алексеевна во время обеда все поглядывала на книжку, и на лице у нее появлялось такое выражение, словно она хотела о чем-то спросить или попросить.

Поймав ищущий взгляд хозяйки в первый раз, я решила не давать ей почитать книжку, если даже очень попросит. Мы выпили по первой, и я подумала, что вполне могу оставить ей роман, если успею прочесть до отъезда. После второй рюмки мне пришло в голову, что, если читать всю ночь, вполне можно отдать вожделенный томик завтра утром. Мне захотелось порадовать эту милую женщину.

Помимо уже упомянутого мартини обед состоял из первого и второго. Суп Лешка сварил из пакетика, на второе он пожарил куриные грудки и разогрел баночную фасоль в томатном соусе. Еще на столе помещалось огромное блюдо со всякими овощами и зеленью, а отдельно, в блюде поменьше, лежало с десяток малосольных огурчиков. Короче, поела я не без удовольствия. Мария Алексеевна тоже кушала с завидным аппетитом. Да что там, жадно она ела, поглощала пищу кусок за куском, поглядывая с завистью в чужие тарелки.

Похоже, сыр и чипсы давненько составляли ее привычный рацион.

Лешка ел, как всегда, размеренно, неторопливо, успевая проявлять заботу о дамах.

Суп и по первой порции второго мы съели практически в молчании. После того как Лешка добавил во все тарелки курятины с фасолью, а в рюмки мартини, его мама вытерла губы бумажной салфеткой:

— У меня тост!

Она посмотрела на сына, потом на меня подобревшими, очевидно от сытости, глазами:

— Пусть нам всем сопутствует удача!

Она со значением взглянула мне в глаза и поднесла свою рюмку к моей. Мы чокнулись. Я приняла ее слова как вызов на дуэль. А может, она действительно желает удачи нам обеим? Хотя, как это возможно, если каждая из нас хочет Лешку только для себя и удача одной означает поражение другой?

Вино я тем не менее выпила, и стол слегка качнулся перед моими глазами. Ой-ей-ей! Я опьянела. Ну конечно, три рюмки мартини за полчаса. А Истомины «ни в одном глазу». Что мать, что сын. Сидят, едят, говорят. О чем? Начало разговора я пропустила и не сразу поняла, что речь идет о Лешкином отце.

— Я, Мария Истомина, — раба любви. Я все бросила, всем пренебрегла ради этого человека. Я отказалась от призвания, от Родины!

Высокий голос пафосно взлетел, Лешка болезненно сморщился и взмолился:

— Мама, перестань. Мы не одни.

— Алечка нам не чужая. Ты сам ввел ее в нашу семью. Пусть знает, что за человек ее будущий свекор.

Она всем корпусом повернулась ко мне, устойчиво расположила грудь на столе и, азартно блестя антрацитовыми глазами на помолодевшем лице, поведала:

— Я любила его. Я растворилась в этом человеке. Я жила им одним. Я посвящала ему мое творчество. Он покинул Родину, бежал. Он так хотел. Я не рассуждала. Для меня важно было одно — он, его счастье, его успех. Я поехала с ним, бросила родителей, ребенка.

Рассказчица довольно натурально всхлипнула, лицо ее сына снова сморщилось, он махнул рукой:

— Ну, мама. Все уже позади. Никого ты не бросала. Я с рождения жил с дедушкой и бабушкой.

— Я плохая мать! Да, я плохая мать! Но я верная, преданная жена. Да, я оставила ребенка ради мужа. А он… Чем ответил мне он? Интрижки, бесконечные интрижки. Даже с человеком, живущим в доме, с секретарем…

— Не придумывай, мама. Наверняка тебе все это только кажется.

Лешка страдал. Совсем не так представлял он себе встречу невесты с родителями. Ему хотелось показать мне свою маму с самой лучшей стороны. Я видела, как он переживает, и сердце наполнялось нежностью.

Почему, ну почему я не увидела Лешку раньше, почему мы потеряли столько лет?

Меня не волновали слова Марии Алексеевны, меня не волновала она сама, ее человеческая сущность. Лешка любил свою мать, это все, что мне следовало знать и учитывать. Если я не приму эту женщину, я причиню Лешке боль. Сделать ему больно я не могла никогда, даже в те далекие времена (позавчера), когда не подозревала о своей любви к нему. Неужели только два дня назад я считала Лешку не более чем другом и спокойно собиралась расстаться с ним на два каникулярных месяца?

Я смотрела на сидящего рядом Лешку и поражалась открывшейся мне красоте его лица, посадки головы, разворота широких плеч. Мучительно захотелось прижать губы к загорелой щеке. Конечно же, я ничем не выдам свою антипатию к Марии Истоминой, конечно, сделаю все, чтобы Лешка был счастлив. В эту минуту я поклялась себе страшной клятвой сделать счастливым Лешку. Моего любимого.