Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...

— Все. Между нами все было! — И расхохоталась освобожденно.

Мамины руки упали. Нелепо ссутулившись и сразу постарев, она шептала побелевшими губами:

— Нет, нет, нет…

Освободившийся от нее Дима растерянно и непонимающе улыбался и до боли напоминал своего отца. Его ладонь разглаживала рубашку на груди, дрожащие губы примирительно выговаривали:

— Ну какая разница… Было, не было… Через неделю Алька будет моей женой.

— Нет! — с новым всплеском энергии завопила мама. — Она никогда не будет твоей женой!

— Но почему? — окончательно растерялся Дима.

Я следом за ним посмотрела на дядю Сережу. Его вид озадачил меня. Цепляясь за стол, он пытался подняться со стула и не мог. Скрюченные пальцы скользили по скатерти. Его лицо смертельно побледнело, челюсть отвисла, в уголке рта протянулась ниточка слюны. Он не мигая с ужасом смотрел на сына.

— Вы что, все с ума посходили? — гневно вопросил Дима.

Похоже на то. Даже если мы с Димой и были близки, что здесь такого? Чем им так драгоценна моя девственность? Или здесь что-то другое? А Дима, глядя на отца, вконец разъярился:

— Чушь. Мы с Алей взрослые и сами знаем, как нам поступить. Не хотите, не надо, без благословения проживем. Пойдем. — Он взял меня за руку.

— Нет. Нет. Сережа… — беспомощно оглянулась на дядю Сережу мама, цепляясь за мой подол.

Она встретила его взгляд и осела. В потерявших осмысленное выражение водянистых старческих глазах горела ярая ненависть. Мама пискнула, прижала руку к горлу, подалась к дяде Сереже.

— Ты не сказала ей, — четко выговорил дядя Сережа, обличающе ткнув пальцем в маму, и, закатив глаза, начал заваливаться назад, стаскивая скатерть. Зазвенела посуда, опрокинулись бокалы с так и не выпитым за нашу помолвку шампанским.

Мама больно толкнула меня локтем, я отодвинулась, машинально потирая бок и тупо глядя на метнувшуюся к дяде Сереже маму.

— Неотложку! — крикнула она. — Скорей!

Я не могла сдвинуться с места, остался неподвижным и Дима, но какое-то шевеление я уловила и повернула в его сторону голову. Катя безмолвно и неподвижно просидела все время дикой свары. Я совсем забыла о ее присутствии и сейчас удивленно смотрела, как она встает и выходит из комнаты. Ну, конечно, телефон у них в кухне.

— Аля, Дима, помогите! — властно приказала мама, и мы медленно нехотя приблизились.

Мама сидела на полу, придерживая окончательно сползшего дядю Сережу. Он слабо шевелился, и было непонятно, то ли он пытается лечь поудобнее, то ли отбивается от мамы.

Дима нагнулся, подсунул под отца руки и, разгибаясь, легко поднял обвисшее худое тело. В два шага достигнув дивана, бережно опустил ношу. Мама что-то делала в углу. Там стоит маленькое резное бюро из красного дерева — приданое тети Нины. Из-за маминой спины поплыл запах корвалола, и стало ясно, что она делает.

— Сейчас приедут. — Катька вошла в комнату и встала в ногах отца, обхватив ладонями голые плечи. Я перехватила ее неприязненный взгляд и невольно поежилась. Она-то чего? Ей-то чем наша женитьба помешала? Бред какой-то.

Гнев и обида в моей душе трансформировались в твердую решимость. Сомнений не осталось, я знала, как мне поступить. Подошла к притихшему Диме и встала рядом, обняв его за пояс. Димина рука сразу же обхватила мои плечи, и стало хорошо и спокойно. Правильно.

Я приветливо посмотрела на дядю Сережу и сказала мирно, но непреклонно:

— Не знаю, чем я не подхожу вашей семье. И знать не хочу. Мне в общем-то все равно, как кто к этому отнесется. Дима предложил мне стать его женой, и я ею стану.

Из глаз дяди Сережи потекли слезы. Я не почувствовала жалости. Мне надоела эта мелодрама.

— Ты не можешь выйти за него замуж, — устало сказала мама. Она склонилась над дядей Сережей и поднесла к его губам рюмочку с лекарством.

— Почему? — сдержанно спросила я. — Почему я не могу выйти замуж за Диму?

Мама ответила не сразу. Она проигнорировала слабое сопротивление дяди Сережи, ловко прижав локтем его руку, и влила содержимое рюмочки в вялый приоткрытый рот. Потом проговорила, не глядя на меня, лишенным эмоций голосом:

— Ты не можешь выйти замуж за Диму потому, что он твой брат.

Она так и не посмотрела на меня. Сверху мне была видна ее макушка, опущенное плечо и бледная рука. Но я не видела ее глаз. Я не видела ее глаз, когда она сообщила жуткую, невозможную новость. Может, поэтому я сразу ей поверила. Или из-за виноватой улыбки, медленно проступающей на мучнистом лице дяди Сережи? Или из-за того, что Димина рука упала с моего плеча?

А как же Глеб Градов? И то, что он сказал тогда о маме, те гадкие слова — правда?

Я беспомощно посмотрела на Катю, ожидая… Чего я ожидала? Дружеской поддержки, понимания?

Катька разглядывала меня с брезгливым любопытством. Я совсем потерялась от незнакомого чужого лица, от обидного выражения глаз. А Катька полюбовалась моей растерянностью и, прищурив глаза, выплюнула сквозь зубы:

— Ублюдок!

Ее губы скривились в презрительной ухмылке. Дима качнулся и упал на стул, обхватив голову руками.

От звона в ушах закачалась комната, внутри что-то оборвалось, отозвалось тошнотой. И, переполняясь веселым бешенством, я спросила:

— Что за проклятие, как только парень захочет на мне жениться, обязательно братом оказывается. Сколько у меня отцов, мама?

Мама бережно опустила дяди Сережину голову на подушку и встала, я встретила ее ничего не выражающий, подобно голосу, пустой взгляд и отчаянно выкрикнула:

— Я, случайно, не дочь полка?

Все с тем же непроницаемым выражением лица мама подняла руку, и боль ожгла мне левую щеку. От пощечины голова дернулась и из глаз потекли слезы. Я охнула и, ничего не видя перед собой, бросилась прочь, слепо тыкаясь в дверь, с трудом справилась с замком и вырвалась из квартиры.

Не знаю, бежал ли кто за мной, звали ли меня, — во всяком случае, никто не догнал.

Мама пришла поздно ночью. Я лежала на своей постели и уже не плакала. Слезы кончились, остались только злость и отчаяние. Услышав звук открываемой двери, я села и оправила платье.

Мама щелкнула выключателем, глаза резануло внезапной вспышкой яркого света, и я невольно зажмурилась.

— Папу госпитализировали, — сухо сообщила мама. Я заставила себя взглянуть на нее и снова опустила глаза. Сил смотреть на знакомое, самое дорогое лицо не оказалось. Вся моя жизнь перевернулась, кончилась, и как начинать новую, я не знала.

Мама прошла в комнату, и я увидела у нее в руках бутылку вермута. Интересно, она принесла ее с собой или захватила из буфета в своей комнате? Думать было больно, голова болела от мыслей, и я решила не напрягаться. Снова легла лицом к маме и подтянула колени к подбородку.

Мама глотнула прямо из бутылки и вытерла губы ладонью. Потом заговорила. Она стояла посередине комнаты, раскачивалась из стороны в сторону и говорила. Кажется, ей было безразлично, слушаю ли я ее. Если бы она не обнаружила меня дома, она бы, наверное, все равно все это проговорила. Иногда мама останавливалась и отпивала из бутылки. Речь ее текла ровно, наверное, она готовилась когда-нибудь все это мне сказать, а может быть, много раз рассказывала себе самой. Мысленно или вслух.