Елена Арсеньева - Семь цветов страсти

Мое смятение было тихим — в кресле у окна сидела глубоко задумавшаяся, погруженная в себя женщина. С тем лихорадочным блеском в глазах, по которому каждый француз сразу распознает «ла мур».

— Мадам позволит сыграть еще эту фугу? — спросил Карно, едва закончив этюд.

Я позволила и до поздней ночи не могла оторвать скрипача от листов — ему хотелось играть еще и еще, выхватывая сверкающие драгоценности из моей сокровищницы.

— Мсье Карно, я очень благодарна вам. Вы чудесно играли. Готова поклясться, что второй раз в жизни получаю такое удовольствие от скрипки, — завершила я затянувшийся за полночь концерт.

— Первым исполнителем, конечно, был ваш друг? Спасибо. Это прекрасный комплимент… Ну что вы, мадам, здесь слишком много… — Карно не решался взять протянутые мной деньги. — Ведь мне и самому доставило удовольствие сыграть это… Я очень советую вам передать ноты в хорошие руки, если о них не заботится сам автор. Вы не представляете, какие грязные истории случаются на музыкальном олимпе. Вас могут просто-напросто ограбить, и в один прекрасный день вы услышите эти вещи под совсем другим именем…

— Благодарю за совет, маэстро. Приму все меры, чтобы сберечь свою музыку.

Я и сама понимала, как следует поступить ответственной и дальновидной даме. В сейфе адвоката я оставила копию альбома «Dixi de Visu», а в тщательно составленном завещании оговорила, что подлинник является собственностью господина Артемьева, как и моя часть усадьбы Вальдбрунн, унаследованная от Клавдии Штоффен.

…Ал поймал меня по телефону, как только я переступила порог своего дома после визита в Москву.

— Что это значит? Мне уже известно, что ты была в России. Твой русский «кузен» действительно так серьезен? Или это очередная дурь, Дикси?

— Меньше всего мне хотелось причинять тебе боль.

— Да, подходящий момент для скандала. Кажется, съемки пока откладываются. Мой продюсер слинял. Да и мне не хочется ставить на кон все ради фильма, в котором не будет тебя… Я скис, словно выжатый лимон. Объект для насмешек и сострадания. Удар ниже пояса, Дикси.

— Умоляю, прости меня когда-нибудь, когда сможешь. Наверно, это та самая «мозговая любовь», похожая на чуму. Я просто больна, Ал.

— Детка, не натвори глупостей. Если твой чумной принц окажется дерьмом, — а я это точно предвижу, — возвращайся. — Он попробовал иронично рассмеяться. — Мы будем разводить детей и выпускать автомобильные покрышки на моем заводике.

— Нет, милый. Я выхожу замуж за кузена. А деньги у тебя обязательно появятся, как и творческий голод. Хорошего тебе аппетита, Ал.

…В завещании по поводу банковских счетов я написала: «Алану Герту на обеспечение творческих поисков в области киноискусства».

Мне пришлось поломать голову над тем, кому же оставить свою парижскую квартиру. Вот что значит не иметь наследников: приходится думать о благотворительности, воображая неожиданную радость осчастливленного лица и его горячие благодарные слезы. Таковым лицом легче всего представал в моем воображении Чак — уж он-то не даст соскучиться этим апартаментам и особенно голубой спальне. В конце концов, я сильно провинилась перед ним, а требование (высказанное в посмертном письме) — принимать на моей кровати лишь дам с голубыми глазами не будет уж слишком обременительным. Не стану же я, в самом деле, рассчитывать, что Чакки посвятит свою интимную жизнь «мемориальным свиданиям», воображая при каждом новом сражении, что имеет дело со мной.

А Лолла получит картины деда. Только вряд ли это сможет порадовать старушку или облегчит ее горе. Она и впрямь любит меня. По крайней мере у женщины, преданной дому Алленов, не будет нищенской старости.

…Чем дальше я развивала зародившуюся на московском кладбище идею, тем больше она меня увлекала, незаметно скатываясь от трагедии к фарсу. Смешно, в самом деле, собственными руками готовить себе смертное ложе — слишком красиво и попахивает бутафорией. Жизнь Дикси Девизо должна кончиться 30 сентября — в день рождения Микки.

Я нашла в себе силы навести последний порядок в доме, выкинув в контейнер для помощи бесконечным беженцам кучу личных вещей — белья, платьев, парфюмерии. Сколько же лишнего барахла разводится вокруг нас в этом мире!.. Странно, но я проделываю эту операцию уже второй раз. Правда, дары нищим от хозяйки поместья намного щедрее, и за квартиру, которую вскоре опечатает в компании любопытных понятых полицейский инспектор, мне не стыдно — печальный покой, чистота и письмо со шкатулочкой для Рут Валдис: хорошенькие вещицы, которые она так любит: бирюза, резные тибетские деревяшки, флорентийские кораллы и даже памятная клешня краба на замусоленном ремешке.

Перед тем как закрыть за собой дверь, в плаще и с дорожной сумкой на плече, я вернулась к молчаливому телефону. Код Москвы и номер Артемьева набрался сам собой, но трубку никто не взял. Никто не ринулся на частые, призывные гудки, захлебывающиеся, как мольба о помощи… В Москве три часа дня — значит, все разошлись по своим делам. Я представила стоящий в коридоре на полке старомодный зеленый аппарат, старательно призывающий отсутствующих хозяев.

И еще один завершающий штрих — код Рима, вялый голос Сола, тут же снявшего трубку:

— Спасибо, что не забываешь. Слышал, скоро свадьба? Мои поздравления. Алан — стоящий парень.

— Как твоя поясница, Сол?

— Хандрю, валяюсь. Каждый день принимаю толстенную сестру милосердия, сажающую пчел на мою задницу.

— Надеюсь, ты фиксируешь процесс излечения на кинопленке?

— Увы. О работе забыл. Даже свадьбу твою не удастся снять. Веселись, крошка, под другими объективами… Когда намечено торжество?

— Я тебе сообщу. Выздоравливай, старикан. Через месяц мое сотрудничество с «фирмой» заканчивается, а жаль. Так хотелось получить семейную хронику, снятую профессионалами.

С легкой печалью я опустила трубку — жуткая «фирма», совсем недавно наводившая на меня брезгливый ужас, отправилась на свалку вместе с ненужным тряпичным хламом.

Сол прозевал мою встречу с «кузеном» в замке, не ведал о визите в Москву и не мог знать, что слышал мой голос в последний раз… Интересно, расскажи я о запланированном «полете», покинул бы обессиленный Соломон свою кровать, чтобы лично запечатлеть дорогостоящий трюк? Или прислал бы коллег? Неплохо, если бы под башней дежурила целая съемочная бригада: «коронная роль Дикси Девизо». Значит, все-таки роль — демонстрация, тщательно спланированная акция — месть? Или последнее сопротивление униженной души, не смирившейся с непонятостью?

…Прощай, лживый, нелепый Микки, прощай, «мадемуазель Д.Д.», не успевшая стать разумной и сильной, гуд бай, симпатяга Ал, славный Чакки и старина Сол, которому я завещаю тетрадку с крокусами. Что бы ни случилось со мной в раю или аду, моя рука не коснется этих страниц… Откровений и ошибок больше не будет. А будет — где-то, когда-то обязательно будет вот что.