Томас Уайсман - Царь Голливуда

Она улыбнулась в ответ:

— Когда-нибудь, возможно. Но у тебя еще есть время.

— Я не хочу зарабатывать на жизнь, раз для этого придется от тебя уходить.

Она прижала его голову к своей груди.

— У тебя пока есть время. Во-первых, сначала ты должен вырасти большим, сильным мальчиком, умным мальчиком, и ты станешь им, так что твоя мама будет тобой гордиться.

— А что делает папа, когда уходит?

— Он занят бизнесом, твой папа высокоразвитый человек. В Вене, когда я была девочкой… Ах, видел бы ты своего отца тогда! Он пользовался всеобщим уважением. Он был деловым человеком, только вот никак не мог преуспеть. Все его планы оставались на бумаге. Представляешь себе? Покупки, продажи — все только на бумаге. Воплощать все это в действительность, своими собственными руками, — нет, это было не для твоего папы. Он мог продать что угодно, твой папа. Покупателя он находил всегда, потому что его повсюду знали, у него везде были связи. Один раз, помню, он продал пять тысяч пепельниц, которых ни один магазин не хотел брать. Металлические пепельницы. Ну кто бы захотел купить пять тысяч металлических пепельниц? Так твой папа вычислил такого покупателя, которому эти пепельницы были нужны. И кто же, как ты думаешь, этот покупатель? Торговый флот! Ведь логично. На суднах бывает качка, предметы часто падают, так эти пять тысяч металлических пепельниц при падении бесценны, они же не бьются. И эта сделка выгодна всем! У твоего отца всегда столько прекрасных идей. Это высокоразвитый человек! Все восхищались им. Он способен на замечательные вещи, потому он и привлек мое внимание. Он возил меня в оперу в фиакре…

— Мама, почему вы уехали из Вены?

Этот вопрос Алекс задавал и раньше, но никогда не получал достаточно определенного ответа.

— Тут целая история, — говорила Леушка. Она говорила это со вздохом. — Твоему папе изменила удача… — На секунду Алексу показалось, что сейчас она ему все объяснит, но она удержала себя от рассказа. — Это было просто катастрофой… — сказала она и замолкла.

Все время, что Оскар отсутствовал, в доме припасалось достаточно еды, чтобы ознаменовать его, как всегда неожиданное, возвращение достойной трапезой. Часто, сидя за шитьем, Леушка на миг замирала и прислушивалась, определяя, чьи это шаги на лестнице. Когда она слышала, что это не его шаги, не шаги Оскара, она глубоко вздыхала и возвращалась к шитью. Временами она подходила к окну и напряженно смотрела вниз, на улицу. Иногда в ней просыпался страх, что Оскар никогда не вернется к ним, что с ним случилось что-то плохое, он при смерти, или он встретил другую женщину и предпочел остаться с ней, — она знала, что у него были другие женщины, иногда она улавливала среди его запахов и запахи этих, чужих женщин, это случалось сразу, как только он возвращался. Но она старалась не думать об этом, она не любила думать о плохом. Во всяком случае, она ничего не говорила ему, а принималась за шитье или за кормление ребенка.

Когда Алекс совсем выздоровел, она стала частенько брать его с собой, отправляясь за заказами и относя выполненную работу, чаще всего починки и штучную штопку, все то, что она делала для разных мелких торговцев галантереей и трикотажем, которые не имели в своих крошечных заведениях постоянных мастериц для такого рода работ. Пока его мать занималась своими делами в галантереях, Алексу разрешалось побыть на улице, с напоминанием, что он не должен далеко уходить, иначе потеряется. И был один галантерейщик, визиты матери к которому особенно радовали Алекса, потому что рядом с ним, по соседству было нечто совершенно очаровавшее мальчика: соседний магазин был переделан в театрик, где показывали фильмы. Его отец считал это весьма низкой формой развлечения, подходящей разве лишь неграмотным и невежественным людям, не знающим языка той страны, где они живут, и которые могут следить за происходящими событиями, лишь когда они им рассказаны языком движущихся картинок. Алексу запрещено было входить в такие места, но это не могло запретить ему глядеть на плакаты и афиши, вывешенные снаружи театра и в его вестибюле. Под оштукатуренными колоннами входа, арки которого были украшены гирляндами цветных электрических лампочек, находилось название театра, составленное из гигантских букв высотой в два этажа. Днем, когда иллюминация была выключена, можно было видеть между буквами окна и в окнах людей, живущих там, и они казались маленькими и ничтожными в сравнении с громадными буквами. Название театрика "Бизу" являлось основанием рекламных украшений. От буквы "И" фонтанообразно извергались гирлянды цветных электрических лампочек, уходящих по фасаду здания гораздо выше букв, и там, на вершине импровизированного фонтана, будто мячики, поддерживаемые восходящими струями воды, расцветали гроздья звезд, каждая из которых содержала разные сообщения: "Вход 5 центов", "Мир в движении", "Непрерывный показ", "Приходите всей семьей", "Здесь показывают только те картины, которые чисты и моральны — приводите детей", "Непрерывное действие — восемь фильмов до полуночи". Вечером, когда темнело и все зажигалось, гроздья звезд периодически гасли и снова зажигались по порядку; сначала вспыхивало созвездие "Вход 5 центов", потом по всему фасаду поочередно зажигались все остальные. Внутри, в колоннаде входа, в центре вестибюля находилось нечто вроде будки с куполообразной крышей, где можно было приобрести билет на сеанс. Вестибюль обычно был переполнен народом; одни терпеливо стояли в очереди за билетами, другие рассматривали афиши и плакаты. Большинство людей приходило сюда в рабочей одежде, кое-кто явно нуждался в бритье и умывании, и Алекс понимал, почему его отец пренебрежительно относился к этому виду развлечений: клиентура здесь вряд ли была образованна и воспитанна так, как образованы и воспитаны люди высшего класса.

— Ты не представляешь, какие болезни можно подцепить в подобных заведениях, — сказал Оскар, когда Леушка спросила его, нельзя ли ей сводить ребенка на один из этих фильмов. — Ты думаешь, это полезно для детского ума, смотреть подобный вздор? Ты забыла Леушка, я привык к лучшему из лучшего, и я хочу, чтобы ребенок привыкал к тому же.

Он, правда, не объяснял, как этого достичь при их скромных и нерегулярных доходах, но тем не менее при любых условиях он не мог допустить, чтобы детский ум развращался таким мертвенно-белым вздором. Действительно, мертвенно-белым это и было. "Бизу", гордящейся собой, именовавший себя "Домом искусства публичных развлечений", выставлял напоказ достаточное количество примитивно раскрашенных афиш и плакатов, рекламирующих очередной сюжет. И поскольку Алексу. Не дозволено было видеть то, что там показывали, он создавал свои собственные картины; например, он воображал такой сюжет: он с матерью идет домой или он сидит в квартире, а помогали ему в создании этих воображаемых сюжетов увиденные ранее афиши и плакаты, а также рекламные тексты, размашисто намалеванные намеки и обещания — все это служило отправной точкой для его фантазий. Таким образом, он создал дюжину историй о себе, сюжетов с вполне достоверными деталями, взятыми им с афишных тумб, рекламирующих картины, которые ему запрещено было видеть. Об одной из них кричало название: "Женщина-пантера", а под названием можно было прочитать нечто о содержании "Королева Преисподней. Почему парижский Душегуб ее боялся? Кто был ее ужасный Избавитель? Беседа о Вожделении. Это — предел! Ужасы, ужасы и снова ужасы. Ее взгляд, победивший Смерть". Художник изобразил женщину-пантеру весьма красочно — немного чересчур основательного сложения особа, усыпанная драгоценностями, с большим количеством толстых черных ресниц вокруг гипнотизирующе-пристальных глаз (художник передал это исходящими от глаз лучами), а рядом демонизирующий душегуб, перерезавший в своей жизни множество парижских глоток, обхватив себя руками, с разверстым воплем ужаса ртом пребывал в таком состоянии, что даже выронил пистолет. Алекс потратил немало дней, обрабатывая только один этот сюжет. В одной из версий он окончательно установил, что она была гипнотизеркой (в предшествующей версии, которой мальчик не был удовлетворен, она была ведьмой), Женщина-гипнотизер являлась главной фигурой высшего парижского общества, а по ночам становилась предводительницей банды уголовников и мошенников, совершавших страшнейшие преступления, жертвами которых становились светские друзья гипнотизерши. Алекс решил, что причины всех ее ужасных злодеяний заключались в том, что она не была истинной аристократкой, это была девушка из рабочей семьи, покинувшая свой круг, выйдя замуж, а муж ее, которого она ограбила и бросила, вынужден был впоследствии с большими трудностями зарабатывать деньги, чтобы кормить ее малолетнего сына.